— Я поняла, что вам хочется кофе. Вот и догадалась, что вы здесь. — Джулия помолчала. — Не поможете мне? Профессор Берлинз ушел к телескопу.
— Конечно. — ответил Ломакс, взяв в руку обжигающе горячий пластиковый стаканчик.
Они вместе склонятся над клавиатурой, будут смотреть на экран, их головы сблизятся, когда Ломакс будет объяснять ей, как пишется «ангстрем»…
— Вы действительно можете прочесть то, что я тут напечатала? Для меня это лишено смысла. Я не просто не знаю этих слов и не понимаю предложений, не могу даже определить, где предложение начинается, а где заканчивается. Мне не хочется, чтобы профессор Берлинз подумал…
Голос Джулии беспомощно сник.
Ломакс шел за ней к кабинету Берлинза.
— А что там с комитетом по затмению? — спросил он.
Она повернулась, чтобы ответить, и Ломакс поймал себя на том, что восхищается ее длинными изящными руками. Никогда еще Ломакса не восхищали так руки. Он попытался припомнить что-нибудь о предплечьях Кэндис, но не смог. Пока они шли к кабинету Берлинза, Джулия что-то рассказывала о комитете по затмению. Ломакс не слышал ни слова.
ГЛАВА 2
Джулия навела порядок в кабинете Берлинза. Открыла окно. На столе стояла вазочка с крошечными желтыми весенними цветами. Помощница профессора пригласила Ломакса сесть на свой стул напротив экрана, а сама занялась пачкой бумаг. Он видел ее уголком глаза: Джулия перебирала документы. Даже глядя в экран, Ломакс чувствовал ее присутствие. Она не пользовалась духами, но Ломакс ощущал ее нежный и чистый запах. Так пахла его маленькая дочка после ванны, сонная и разомлевшая.
Джулия сидела на столе Берлинза, поставив ноги на шкаф с картотекой и что-то читая. Ноги слегка приподняты и согнуты так, что джинсы тесно обтягивали их.
— Ну и что я там наделала? — через плечо спросила Джулия.
— Это не ваша вина. Он частенько забывает о синтаксисе и прочем, — ответил Ломакс.
— И все же он блестящий ученый, верно?
Блестящий ученый, построивший теорию о происхождении Вселенной, но неспособный правильно выстроить предложение. Ломакс не собирался развеивать ее стереотипы. Он рассеянно кивнул и продолжил чтение.
Рядом с Джулией было трудно сосредоточиться. Время от времени Ломакс бросал на нее взгляды и восхищался тем, как волосы падают с плеч, или тем, как изгибается спина, когда Джулия наклоняется, чтобы что-то прочесть. Очевидно, ему часто придется изучать ее спину. Гораздо труднее заставить себя посмотреть ей в лицо. Ломаксу хотелось рассматривать не только грудь и бедра Джулии, хотя и это занятие он находил весьма захватывающим. Именно безупречная симметрия лица восхищала его больше всего. Красота Джулии казалась Ломаксу классической — той, что может быть выражена простым уравнением. Высота скул, овал лица, линии щек и подбородка — все пребывало в гармонии. Может статься, подумал Ломакс, что когда-нибудь ему уже встречалась женщина с подобным лицом, однако она не затронула его чувств. Красота Джулии заставляла сердце трепетать, потому что в ней чувствовался намек на некий изъян. Почти все время ей удавалось контролировать холодную симметрию, но иногда глаза выстреливали, улыбка кривила черты, губы изгибались, и на короткое мгновение красота теряла свое совершенство.
Джулия повернулась и обнаружила, что Ломакс смотрит на нее. Он тут же уставился в экран, и снова в глаза ему бросилось обручальное кольцо. Ломакс кое-что стер и переставил точки.
— И кому это нужно? — внезапно спросил он, бросив взгляд на Джулию.
Она тут же покраснела и взмахнула бумагами, исписанными Берлинзом.
— М-м-м… не знаю… он ничего мне… Понятия не имею.
— Но это же просто…
— Что?
Ломакс остановился. Он не знал, как объяснить. В этих двух-трех листах не было ни начала, ни конца.
— Это же просто разрозненные записи. Идеи. Потому все так запутано. Зря вы так беспокоитесь, — произнес он, вставая.
— Но я же…
— Все хорошо. Вы прекрасно поработали.
Ломаксу хотелось остаться, поболтать с ней, полюбоваться ее лицом. Повинуясь внезапному импульсу, он спросил:
— А долго профессор спал сегодня после обеда?
— Совсем не спал. Он все время был со мной.
Чтобы скрыть гнев, Ломакс нахмурился. Он постарался успокоиться, медленно кивнул, но гнев не уходил. Берлинз солгал. Маленькая, ничего не значащая ложь — старик, вероятно, хотел скрыть свою слабость. Однако ложь остается ложью.
— Я не должна была показывать вам эти записи, — внезапно проговорила Джулия. — Что-то в них расстроило вас.