– Будем живы! – повторил Пафнутьев тост Сысцова.
– Дай бог, – тяжко выдохнул тот, но водку выпил.
Некоторое время оба молчали, отдавая должное роскошной рыбе, на которую расщедрился гость.
– Отличная рыба, – проурчал Пафнутьев. – Неужели такую кто-то ест постоянно?
– Такую рыбу никто не ест постоянно, – холодно заметил Сысцов. – Такую рыбу невозможно есть постоянно. Постоянно можно есть только овсяную кашу, кефир, вареную картошку и хлеб с отрубями.
– И опять согласен, – кивнул Пафнутьев, подхватывая вилкой очередной срез осетрины. – До чего вкусна... Вы меня извините, Иван Иванович, но мне так хочется жену угостить... А?
– Не надо, – поморщился Сысцов. – Там, в сумке, достаточно... Значит, мы договорились, Павел Николаевич, что о моем визите к вам никому не будет известно?
– Могила! – заверил Пафнутьев. – Я буду молчать, как железобетон.
– Хорошо. – Сысцов поднял с пола сверток и начал медленно разворачивать его. – Вы уже выпили, – проговорил он, искоса взглянув на Пафнутьева, – закусили... Поэтому я могу перейти к делу.
– У вас такое дело, что...
– Да, Павел Николаевич, у меня такое дело, которым можно заниматься только после того, как хорошо выпьешь и хорошо закусишь. Не ранее. Но и не позже.
С этими словами Сысцов сбросил наконец на пол мятую газету и поставил на стол небольшую баночку с завинчивающейся крышкой, в каких обычно бывает майонез, горчица, хрен и прочие приправы к хорошей закуске. Но на этот раз в баночке плескалась красноватая жидкость, и, как успел заметить Пафнутьев, в этой жидкости плавало что-то бесформенное, сгусток не то темного, не то красноватого, не то белесого вещества.
– Что это? – спросил он, не решаясь взять в руки баночку, которая почему-то произвела на него жутковатое впечатление.
– Глаз, – ответил Сысцов.
– Не понял?
– Человеческий глаз.
– А почему он там? – спросил Пафнутьев в полной растерянности. Вопрос был совершенно наивным, но другого у него не нашлось, другие слова не подвернулись.
– Его туда поместили.
– Давно?
– Два дня назад.
– Так, – крякнул Пафнутьев и на некоторое время замолчал. Он молча переводил взгляд с недопитой бутылки «Долгорукого» на недоеденную рыбу. Потом в поле его зрения опять возникла эта странная баночка с плотно завинченной крышкой. Вообще, куда бы ни смотрел Пафнутьев, взгляд его неизменно возвращался к этой посудине, из которой смотрел на него печальный человеческий глаз. Взять баночку в руки, внимательнее рассмотреть ее содержимое он все еще не решался, да в этом и не было надобности.
Чувствуя, что пауза затянулась, Пафнутьев не придумал ничего лучшего, как взять приземистую бутылку и наполнить рюмки. Чокаться не стал, сочтя эти формальности излишними, и чуть ли не одним большим глотком опрокинул водку в себя. Сысцов последовал его примеру. Пафнутьеву это понравилось, получилось так, будто они выпили за упокой неизвестного человека, хозяина этого плавающего в кровавой жидкости глаза.
– Вы знаете этого человека? – спросил Пафнутьев, кивнув в сторону баночки, которую Сысцов наконец догадался убрать со стола и поставить на подоконник.
– Знал.
– Его уже нет в живых? – спросил Пафнутьев и только тогда понял, что опять сморозил что-то глуповатое. – Простите... Я хотел спросить – вы знаете все, что с ним произошло?
– Ничего не знаю. Поэтому я здесь. У меня такое ощущение, что он смотрит на меня из этой банки и что-то хочет сказать...
– Все они хотят сказать одно и то же, – проговорил Пафнутьев будничным, чуть ли не унылым голосом, словно речь шла об очевидном. – Всегда от них слышится одно и то же требование.
– От кого – от них? – с запинкой спросил Сысцов, не уверенный, видимо, что правильно понял Пафнутьева.
– От покойников.
– Чего же они требуют?
– Возмездия. Всегда они хотят возмездия. Во всяком случае, я их так понимаю.
– Наверно, вы правы, Павел Николаевич, – согласился Сысцов. – Но возмездие нужно и живым. Даже не знаю, кому больше.
– Конечно, живым, – уверенно сказал Пафнутьев. – Тут и думать нечего. Ну ладно, Иван Иванович... Начнем. Скажите мне наконец, кто это смотрит на меня из этой баночки так пристально и безнадежно? Кто жаждет возмездия скорого и сурового?
Сысцов помолчал, нависнув над столом, подождал, пока пройдет мимо них Вика и скроется в другой комнате, с некоторой опаской бросил взгляд на баночку с глазом, вздохнул...
– Этого человека звали Костя Левтов.
– Что-то знакомое...
– Наверняка вы слышали эту фамилию. Бандит. Авторитет. И по совместительству – моя «крыша».
– Кто к кому пришел? – как бы между прочим спросил Пафнутьев, хотя вопрос он задал едва ли не самый главный.
– Он пришел ко мне. Года полтора, может быть, даже два года назад. Пришел и сказал, что желает быть моей «крышей». Отвертеться не удалось, хотя я и пытался. Однажды средь бела дня взорвалась моя заправочная станция. Он позвонил и сказал, какая будет следующая.
– Помню этот взрыв, – сказал Пафнутьев.
– Я дрогнул и его условия принял. И не жалею. Свои деньги он отрабатывал. На меня пытались наезжать не один раз, предлагали новую «крышу». Но это были проблемы Левтова, и он их решал.
– Успешно? – усмехнулся Пафнутьев.
– Он их решал, – повторил Сысцов.
– Много брал?
– Умеренно. Это был здравый, неглупый, не алчный человек.
– Вы уверены, что это его глаз?
– Да. – Не выдержав жутковатого взгляда из банки, Сысцов взял ее и поставил под стол, на пол, чтобы вообще не видеть. – Если бы у него была наколка на руке, мне бы принесли руку. Если бы у него было родимое пятно на ноге, принесли бы ногу. Но у него один глаз был двухцветный – голубой, а на нем рыжее пятнышко... Поэтому принесли глаз. Чтоб я не сомневался. Опустили в банку глаз, залили водкой. Им показалось, что он так дольше сохранится.
– Так там водка? – удивился Пафнутьев. – Надо же... – Он спохватился, понял, что его удивление несколько неуместно. – Как это произошло?
– Приходит в мою контору человек... Этакий маленький, шустрый, чернявенький... Оставляет у секретарши пакет, наказывает, чтобы обязательно передала мне. И уходит. Так эта баночка оказывается у меня на столе. Через некоторое время звонок. «Здравствуйте, я ваша „крыша“. Получили?» – спрашивает какой-то тип... Ну и так далее.
– Этот тип звонил вам и раньше? – спросил Пафнутьев почти без вопроса, утвердительно спросил.
– Да, – помявшись, сказал Сысцов. – Предлагал «крышу». Я, естественно, отправил его к Левтову. Результат вы знаете. – Сысцов взглянул под стол, где в баночке мерцал глаз.
– У него были люди? – спросил Пафнутьев осторожно.
– Очевидно, своя бригада имелась... Но общался я только с Левтовым.
– Его люди на вас выходили в последние дни?
– Пока нет... Думаю, объявятся. Не могут не объявиться.
– Вчера была расстреляна машина вместе с пассажирами. Японский джип, – как бы между прочим, почти про себя пробормотал Пафнутьев. – Все погибли. Четыре человека. Уж не левтовские ли ребята? – спросил Пафнутьев.
– Не знаю. – Сысцов пожал плечами. – Я общался только с Костей. С Левтовым, – повторил он.
Пафнутьев поставил локти на стол, подпер щеки и уставился в окно. Там на уровне третьего этажа раскачивались верхушки деревьев. Видимо, поднялся ветер. Несколько дней в городе стояла невыносимая жара, и только к вечеру можно было пройтись по улице, подышать, стряхнуть с себя изнуряющий зной. Теперь, похоже, собиралась гроза. Пока Пафнутьев разговаривал с Сысцовым, несколько раз громыхнуло где-то на окраине, потом уже ближе, в комнате потемнело, и вот он увидел, как раскачиваются на ветру верхушки кленов.
– Дождь собирается, – проговорил Пафнутьев.
– Дай бог. – Сысцов с надеждой обернулся к окну. – Уже нет никаких сил.
– Помнится, на даче у вас было прохладно... Сосны, зелень...
– Какая дача, Павел Николаевич! У меня объявлена боеготовность номер один! Все службы подняты на ноги, никаких отпусков, отгулов!