– Заметано. – И Пафнутьев крепко пожал сухую, но сильную еще ладонь Сысцова. – Да! – Он хлопнул себя ладонью по лбу. – А как же нам быть с глазом? Заберете с собой? Оставите?
– Он вам нужен?
– Отдам на экспертизу... Вдруг чего-то обнаружится.
– С одним условием... Вы не скажете, откуда он у вас, – сказал Сысцов и тут же смешался. – Простите, уж больно каким-то перепуганным я кажусь, наверное?
– С кем не бывает, – великодушно махнул рукой Пафнутьев. – Скажу, что нашел. Вы, Иван Иванович, потеряли, а я нашел. Годится?
– Сойдет. – И Сысцов вышел за дверь.
Подойдя к окну, Пафнутьев полюбопытствовал – куда же пойдет нарядный гость в такой дождь. Но, оказалось, все было предусмотрено – едва хлопнула дверь, едва Сысцов оказался под козырьком подъезда, из дальнего конца двора подъехала машина, и он легко скользнул в заботливо приоткрытую дверь. Машина тут же тронулась с места и, не задерживаясь, выехала со двора.
Когда Пафнутьев вошел на кухню, его встретил недоуменный взгляд Вики – в полной растерянности она стояла перед горой сверкающих фольгой и целлофаном пакетов.
– Паша, – сказала она, – тут на неделю деликатесов... Что с ними делать?
– Съедим. – Пафнутьев пожал плечами. – Не выбрасывать же.
– Он что, всегда вот так приходит?
– Школа Николая Ивановича Губы... Прекрасный был человек.
– Ты тоже у него учился?
– Да, – кивнул Пафнутьев. – Это единственная школа, где я был на хорошем счету.
Утро было прекрасным – свежим, искрящимся, прохладным. Редкие капли ночного дождя падали с чистой листвы, вымытые дождем машины сверкали лаком и стеклом, даже асфальт, серый выщербленный асфальт искрился на солнце и тоже, казалось, радовался утру.
Пафнутьев не стал вызывать машину и отправился в прокуратуру пешком – сунув руки в карманы брюк, распахнув пиджак и приспустив галстук. Он шагал легко и свободно, правда, карман пиджака слегка отдувался – туда он сунул баночку с глазом непутевого Левтова, который разжирел и обмяк настолько, что потерял бдительность и позволил каким-то озверевшим ублюдкам поступить с собой так жестоко.
Сказать, что Пафнутьев безраздельно наслаждался утром, так сказать было нельзя. Да, он видел и мокрый асфальт, и чистые машины, и свежую листву, роняющую последние капли ночной влаги, но мысли его были подозрительны и суровы. Вчерашний визит Сысцова нарушил, конечно, нарушил его планы и затеи. Поскольку речь шла о чем-то более существенном, нежели угнанная машина, похищенный сейф или сожженный киоск.
С одной стороны, разборки между бандами, между уже действующими отрядами и подросшими молодыми волками, не знающими ни жалости, не пощады, такие разборки происходили постоянно, значительно облегчая работу прокуратуры, милиции и судов. Да, расследование, установление вины, поимку, суд и приговор банды производили самостоятельно, не отягощая своими заботами государственные службы.
– Все это так, все это так, – бормотал Пафнутьев. Но дело в том, что, закончив выяснение отношений между собой, эти отчаянные ребята принимались за правопослушных граждан, охранять покой которых и был призван Пафнутьев.
Сысцов...
И до него, значит, добрались.
Левтов был достаточно крут, и всех желающих подоить Сысцова он отметал рукой твердой и бестрепетной. Но тут нашлась рука более твердая. Не исключено, что эта новая рука просто более нервная и истеричная.
Конечно же, Сысцов не сказал всего, что знает, слегка перетрусил Иван Иванович, маленько дрогнул. Наверняка он знает больше, наверняка есть у него кое-какие сведения о новеньких. Если, конечно, все происходило, как он рассказал, если не произошло чего-нибудь противоположного...
Что делать, Павел Николаевич, что делать?
Все телефоны Сысцова на прослушивание – это немедленно, бесспорно и обязательно. Казалось бы, действие очевидное, но осуществить будет непросто – Сысцов остался фигурой известной и влиятельной. И даже если сказать, что все делается для блага того же Сысцова... Не поверят, с ним же и начнут согласовывать.
Ладно, пробьем.
Дальше... Неплохо бы понаблюдать за Сысцовым два-три дня – куда ездит, с кем общается, где спит, кушает, пьет... Кто его тревожит, кого тревожит он... Номера машин, адреса, телефоны, имена... Набросим, набросим сеточку, авось какая-нибудь рыбешка и заплещется, заиграет на донышке, усмехнулся Пафнутьев неожиданно возникшему сравнению.
И еще кое-что у нас есть, есть кое-что...
Но дальнейшие мысли Пафнутьева оборвались, поскольку к этому моменту он уже вошел во двор прокуратуры, поднимался по ступенькам, и ему необходимо было узнавать людей, здороваться с ними, улыбаться радушно и приветливо – это тоже входило в обязанности начальства, которым он пребывал последние годы. И руки его как бы сами покинули карманы брюк, и пиджак вроде сам собой застегнулся, на одну пуговицу, но застегнулся, и галстук тоже подтянулся, не до самого горла, но все-таки стал несколько строже Пафнутьев, подтянутей, деловитее.
Правда, вот вихры, вихры торчали во все стороны, как и прежде, не слушались они его давно и в конце концов добились полной самостоятельности. Отпустил их Пафнутьев на волю, перестал обращать на них внимание. Только Вика продолжала бороться с его вихрами, настойчиво и неотступно приглаживала их, подрезала, удлиняла, хотя, надо сказать, больших успехов не достигла. Но порыв ее не иссяк, и борьба продолжалась.
В конце коридора показался Худолей. Увидев Пафнутьева, он остановился, хотел было повернуть назад, но понял, что уже поздно, что он замечен и его состояние оценено точно и безжалостно. Он прижался спиной к стене, намереваясь пропустить Пафнутьева мимо себя, чтобы продолжить свой путь в фотолабораторию.
– Доброе утро, Павел Николаевич. – Худолей улыбнулся как смог и прижал ладошки к груди.
– Привет! – Пафнутьев с силой встряхнул полупрозрачную лапку эксперта, ощутив ее влажность и прохладу. – Как жизнь? Что нового? Здоровье? Настроение? Успехи?
– Да как... Вот так, Павел Николаевич, и живем... Хлеб, можно сказать, жуем. Духом не падаем. Держимся.
– Запиваем чем?
– Мы не запиваем вовсе. Нам это ни к чему.
– А закусываете?
– Чем придется! – с некоторым вызовом ответил Худолей. – За свои пьем, Павел Николаевич, за свои и закусываем!
– Это хорошо, – одобрил Пафнутьев. – Так и надо. А иначе нельзя, иначе плохо. Люди тебя могут не понять.
– Поймут! – уже с некоторой дерзостью ответил Худолей.
– Да? – удивился Пафнутьев. – Тогда они потянутся к тебе. Держи, это от меня, – вынув из кармана баночку с глазом, он вручил ее эксперту.
– Что это?
– Водка. Ну, там еще кое-что, разберешься. – И Пафнутьев шагнул в свой кабинет.
Уборщица уже побывала здесь – большая форточка была открыта, пол влажный, воздух свежий. Пафнутьев плотно уселся в жесткое деревянное кресло, с силой потер щеки ладонями, все лицо потер, словно готовил его к чему-то важному. Взглянул на настольный календарь. Он был пуст.
– И то хорошо, – пробормотал Пафнутьев.
В общем-то, ему было чем заниматься в этот день, ограблений, убийств, разборок в городе хватало. Да что там хватало! Они попросту не прекращались, это был какой-то безостановочный поток. Возникало ощущение, что чуть ли не все население города, оставив обычные свои заботы, забросив дела и обязанности, занялось выяснением отношений, похищениями и разбоями. Больше всего его удручало то, что в большинстве случаев это были молодые ребята, выросшие за последние пять-семь лет. Что же такое произошло в стране за последние годы, что в институтах исчезли всякие конкурсы на поступление, а в городе начались состязания банд?
В общем, было чем заняться Пафнутьеву в это утро, но вчерашнее посещение Сысцова не выходило из головы. По многим причинам. И Сысцов был личностью заметной в городе, и в судьбе Пафнутьева он немало поучаствовал, да и характер преступления, за которым явно просматривался полный беспредел, не давал ему покоя. «Если воцарятся эти ребята, – подумал Пафнутьев, – в городе начнется новый этап, мы выйдем на очередную спираль развития», – усмехнулся он и вызвал по телефону Дубовика.