Между тем, все средства к успокоению Крастилевского в Кавказской епархии остались тщетными. Как человек весьма коварный и довольно понимающий дело, Крастилевский лично от себя не подавал никаких претензий против меры, употребленной относительно его, но избрал путь интриги, увлекая действовать в свою пользу людей посторонних. Такой образ действий законом причисляется к ябедничеству. В число деятелей Крастилевский поместил и свою супругу, которая, разумеется, действует по его наставлениям.
Образ действий Крастилевского и его агентов изображается в прилагаемом при сем рапорте ко мне секретаря духовной Консистории. Так как описываемое в сем рапорте приключение и действование фактически и живописно изображают характер нравственности и деятельности Крастилевского, то я покорнейше прошу Ваше сиятельство обратить на сей рапорт Ваше внимание и довести оный до сведения Святейшего Синода.
Поведение Крастилевского приняло решительный характер возмущения, действия его прикрываются коварством, но действия его агентов[216] гораздо открытее. Я никак не теряю надежды обуздать лица, вышедшие и выходящие из порядка, но не иначе как при содействии Святейшего Синода и Вашего сиятельства.
Уже рапорт секретаря даст Вашему сиятельству понятие о нравственном направлении Крастилевского. Следующая выписка из записки, поданной мне бывшим секретарем Васильевым, пополнит это понятие.
„До образования епархии, — гласит записка, — Крастилевский состоял членом Духовного правления, по переименовании правления в Консисторию сделан членом ее. Притеснения и поборы с духовенства и пристрастные действия по Консистории вынудили епископа Иеремию его удалить, и Крастилевский не присутствовал. Дел о нем множество, даже о убийстве смотрителя училищ Устиновского, но все прекращалось деньгами, коих имеет весьма много“.
Проезжая на Кавказ чрез Харьков, я беседовал о Кавказской епархии с ректором Харьковской семинарии о. архимандритом Герасимом, бывшим до того ректором Кавказской семинарии. Он отнесся мне о Крастилевском точно так же, как сказано в записке — даже упомянул о деле Устиновского. По моему наблюдению, Крастилевский имеет сердце самое жестокое, коварен и злонамерен, решительно направлен к самоуправству и своеволию, способен к самым гнусным поступкам и преступлениям.
Событие, описанное в рапорте секретаря, случилось по отъезде моем из Ставрополя. Я не замедлю прислать в Святейший Синод все дело о доставлении места Крастилевскому по увольнении его из Консистории. Из дела виден и образ моих действий, и характер Крастилевского.
С чувствами отличного уважения» и проч.
Вот и упоминаемое в конце этого отношения представление в Синод с делами о Крастилевском, оно отмечено 22 июня за № 59:[217]
«Вверенной управлению моему Кавказской епархии протоиерей Константин Крастилевский, уволенный вследствие моего представления от звания члена Кавказской духовной Консистории, указом Святейшего Синода от 4 ноября 1858 года за № 11099 определен мною настоятелем и благочинным в собор города Моздока, а как Крастилевский от сего места отказался, то, при открывшейся протоиерейской вакансии в г. Георгиевске, перемещен в сей город настоятелем собора и благочинным, но Крастилевский и от сего назначения отказался. При сем Крастилевский требовал себе различных назначений в г. Ставрополе, которых не было возможности исполнить, почему я решился было представить на благоусмотрение Святейшего Синода, что Крастилевский стяжал навык неограниченно властвовать в Кавказской епархии и настойчиво требовать, чтоб исполнялась беспрекословно его воля, правильна ли она будет или неправильна, а потому просить о перемещении его из Кавказской епархии в другую епархию.
Но после Пасхи сего 1859 года, по получении Кавказским архиерейским домом денежного оклада вместо рыбной ловли и мельницы, по поданному прошению Крастилевским лично мне, причем Крастилевский уверял меня, что он остаток дней своих будет проводить в совершенном спокойствии, занимаясь спасением души своей, я нашел возможным дать Крастилевскому место при церкви Тюремного замка, в которой дотоле отправляли богослужение братия архиерейского дома и пользовались от нее доходами. Сим действием я полагал вполне удовлетворить требованию высокого служения, на меня возложенного, узаконяющего мне делать ближнему всевозможное снисхождение и претерпевать его немощи до той крайней минуты, в которую со всею очевидностию окажется, что эти немощи вредны уже не в частности, а для всего общества.
217
Представление свт. Игнатия в Св. Синод с делами о протоиерее Крастилевском (от 22 июня 1859 г., № 59). Там же. С. 548–550.