Лаура не сводила с Эдгара глаз, не в силах осознать непостижимую правду, которая содержалась в его словах. Смириться с тем, что жизнь ей не принадлежит, было сложно, еще сложнее оказалось ощутить себя игрушкой, безвольной куклой.
– Ты должна еще кое-что узнать. Твои родители мертвы, – доложил Эдгар, глядя в даль, словно прозревая сквозь время и пространство. – Он дал ей свою кровь, но этого оказалось недостаточно.
– Боже мой! – в отчаянии всплеснула руками Лаура. – Бедная Джемайма! Она так любила отца!
– Вот еще что, – предупредил Эдгар. – Сестра наверняка будет тебе звонить, звать вернуться. Ни в коем случае не соглашайся. Тебе не следует видеться с ней по крайней мере пару месяцев, если ты дорожишь ее жизнью. Ты пока не умеешь контролировать себя, а наша тяга к родной крови бывает очень сильна.
– Но бросить ее в такой момент – предательство, – засомневалась Лаура.
– Пусть она думает что угодно, но откажи ей. Ты знала, что твоя мать чуть не убила ее, когда та была маленькой?
Лаура похолодела от ужаса и недоверчиво помотала головой.
– Если бы не твой отец, ее сейчас не было бы. Ты должна пережить переходный период здесь, хотя бы месяц. Потом, если захочешь, мы поедем в Америку, и ты увидишься с сестрой. Но жить с ней вместе больше не сможешь. Ты должна это понимать.
– Как же мне теперь жить? – пробормотала Лаура в смятении.
– Днем ты будешь существовать вместе с людьми, в «Магдале». Изучать поверья и традиции, ты ведь за этим приехала. Но на рассвете тебе придется плотно закрыть шторы и спать. Лучше у меня, потому что в это время мы становимся мертвецами. Не дышим, коченеем и выглядим неживыми. Днем мы можем передвигаться, как все, разве что прямые солнечные лучи причиняют нам легкое неудобство. Приходи ко мне сегодня ночью, я покажу тебе замок. – Эдгар приветливо улыбнулся.
– Хорошо, – со вздохом кивнула Лаура. – То есть мы тоже должны спать?
– Да, но это не совсем сон, больше похоже на маленькую смерть. Мы отличаемся от людей. Не едим, не пьем, не испражняемся. Не стареем. Но у нас растут волосы и ногти.
– А как насчет секса? – Лауру разобрало любопытство, и она не могла не задать этот вопрос, но при этом ее щеки порозовели.
Эдгар странно посмотрел на нее и ответил:
– У нас нет такой насущной потребности, как у людей. Но если мы влюбляемся, то все точно так же.
По выражению ее лица он понял, что Лаура кое-чего не помнит. Что ж, это было к лучшему, не придется ничего объяснять, и, пожалуй, такой расклад даже интереснее. Эдгар признавал, что поступил с ней не совсем благородно. И теперь можно начать все заново, действуя постепенно, как будто ничего не произошло. Он подождет, пока девушка не созреет и не полюбит его всей душой, что рано или поздно случится. А терпения ему не занимать.
– Как же я прожила всю свою жизнь рядом с вампиром и не заметила этого? – протянула Лаура, смутившись и решив перевести разговор на другую тему. – И что, она убивала?
– Нет. Но ты вспомни ее ежемесячные отлучки в больницу. Она держалась за счет донорской крови благодаря твоему отцу.
– А что, так можно? – поразилась Лаура. – Жить вечно, никого не убивая?
– Как оказалось, можно. Только это не жизнь. Не стоит того.
Губы у Лауры жалобно задрожали.
– И как часто нам надо убивать? Каждую ночь?
– Слава высшим силам, нет, – ответил Эдгар, вызвав у нее вздох облегчения. – Одна жертва в месяц. Мы проживаем цикл от полнолуния до полнолуния. Начиная с новой фазы луны наши силы тают. Иногда, если мы потеряли много сил, требуются две жизни. Но такое случается редко.
При воспоминании о Мариэдит Лаура не сумела сдержать слез. Она приникла к его плечу и безудержно заплакала, не видя, что ее слезы окрасились выпитой кровью. Эдгар поморщился и протянул ей платок – кровавые капли оставляли следы на его белой рубашке.
– Я бы советовал тебе беречь слезы. Чем больше ты плачешь, тем тяжелее будет дожить до полнолуния. Если хочешь реже убивать, поменьше плачь.
Девушка взглянула на платок и с ужасом увидела розовые разводы, но не смогла остановиться и перестать лить слезы.
– Я не хотела убивать ее! – рыдала Лаура, утопая в тоске и безысходности. – Это так тяжело… Она была хорошая. Уж лучше бы это была противная Бернадетт!