Лаура не знала ответа на этот вопрос и предпочла промолчать.
– Ах, это же наша маленькая мама, – проговорил Эдгар, обращаясь к Лауре.
Увидев такое взаимопонимание, Джемайма вспыхнула, позабыв о вежливости, привитой с детства.
– Отпустите мою сестренку, мистер, а не то я скажу папе. – Она растерянно поискала взглядом отца, но Филипп Уэйн ушел за мороженым по велению любимой жены. – А ты, Лолли, скорее спускайся, я дам тебе конфетку.
– Придумай что-нибудь получше, малышка, – ухмыльнулся Эдгар, которого весьма забавляло это смехотворное противостояние с семилетней девочкой.
Джемайма несказанно оскорбилась: ее никто и никогда не называл малышкой. Она считала себя совсем взрослой и ответственной за несмышленую сестру. Девочка топнула ножкой и убежала, поминутно оглядываясь на мужчину с Лаурой на руках из опасения, что они бесследно исчезнут. Эдгар машинально проводил ее взглядом, и Джемми неожиданно привела его к матери девочек Элеоноре. Та сидела в некотором отдалении, и он удивился, почему не замечал ее раньше, быть может, потому, что сама Элеонора не подозревала о его присутствии. Они словно разминулись в пространстве, и Лаура, их творение, единственная связь между ними, теперь разобщала их.
Элеонора гордо восседала на скамейке под деревом – добропорядочная мать, приведшая на прогулку умильных отпрысков. Она по-прежнему выглядела молодо, но при беглом взгляде на нее Эдгар ощутил дыхание осени и уловил режущие контрасты, проступающие сквозь глянцевый блеск искусственной красоты. Элеонора предусмотрительно нарядилась в платье розового цвета, которое освежало ее бледное лицо призрачным румянцем. Свежеокрашенные волосы вбирали в себя все оттенки золотой осени, и солнце играло в их переливах, высвечивая зачатки темных корней, отрастающих медленно и как будто нехотя. На коленях лежал модный журнал – видимо, его оставил там заботливый муж, потому что утомленный взгляд Элеоноры бесцельно скользил поверх страниц, устремляясь куда-то в глубь ее темного сознания. Холодные негнущиеся пальцы медлили перевернуть страницу, как если бы им не хватало притока крови.
Эдгару претила ее мучнистая кожа с бледными веснушками, аккуратно подпиленные ногти, обручальное кольцо на окоченевшей руке – весь этот бессмысленный маскарад. Иногда он думал, что ему следовало позволить Элеоноре умереть в ночь рождения Лауры, с тем самым скальпелем под сердцем, который направила ее собственная рука, презрев страх. Кровь, данная Эдгаром, застыла в ней, как в неживой статуе, но одного усилия его воли хватило бы, чтобы заставить двигаться поток крови, а вместе с ним и Элеонору. Эдгар мог внушить ей покой или томление, даже вынудить убивать. Однако мысли женщины были ему неподвластны, поэтому Эдгар не мог отказать себе в удовольствии проникнуть в потемки ее души и побеседовать о судьбе Лауры. Он бережно поставил девочку на землю, взял за маленькую ручку и неторопливо повел по направлению к Элеоноре.
В это время к матери подскочила Джемайма и возбужденно зашептала, настойчиво дергая ее за рукав:
– Мама, нашу Лолли похитил какой-то мужчина! Надо его остановить, пока он не забрал сестру!
– Ну что ты выдумываешь, Джемайма, – равнодушно отозвалась Элеонора, не поднимая глаз, и брезгливо отстранила дочь – она опасалась, что девочка липкими пальцами испачкает ее светлое платье.
Джемми, отчаявшись найти помощь у безвольной матери, бросилась на поиски отца.
Наконец Элеонора соизволила оторваться от бесполезного журнала, подняла тяжелые веки и рассеянно огляделась. Она заметила младшую дочь, идущую за руку с тем, кто издали показался Элеоноре сумрачной тенью среди солнечного света. Но как ни странно, она не разглядела в Эдгаре вестника из другого мира и не признала в его темном силуэте угрожающий образ из своей прошлой жизни. Элеонора наблюдала за их приближением, тщетно напрягая зрение, и ее прищуренные глаза, почти черные на солнце, напоминали пустые глазницы черепа. Она постепенно различала черты лица Эдгара, мягкое атласное мерцание его черной рубашки, изящную походку, длинные золотистые волосы, напоминающие ее собственную шевелюру. Однако локоны ее предка отличались изменчивым сиянием пламени, в то время как крашеные волосы Элеоноры отражали лишь жалкую подсознательную попытку вернуться к истокам.
Эдгар с Лаурой подошли уже вплотную к скамейке, а Элеонора все еще смотрела на мужчину с недоумением, и тогда стало понятно, что она не узнает его. Зыбкая память скрыла воспоминания об их дьявольской сделке, о риске, которому они оба подверглись в тот момент, когда растерянно балансировали между смертью и вечностью, о кровавой бездне, из которой Эдгар извлек гибнущую Элеонору, потребовав взамен ее нерожденное дитя. Что ж, он намеревался напомнить ей о себе и о том, что она должна ему.