— Рабочий класс, — осторожно поправил Сережка. — Таежный к тому же.
— Ясно. — И она улыбнулась.
Сережка близко увидел ее лицо — смугловато-бледное, без румянца, лицо утонченной, уставшей от людского внимания женщины.
— Прошу к столу, — сказала она чуть повелительно.
Она ушла на кухню, и он, посмотрев ей вслед, подумал, что вот он видел ее всю, братнину жену, но человек перед ним не сложился, все представлялось отдельно: глаза, лицо, руки.
Может быть, золотое платье мешало?
После ужина — Сережка все подчистую собрал со стола и подумал, что завтра накупит в магазинах всякой московской всячины и особенно консервов; после выпитого вина Сережка без удовольствия пил какую-то кисленькую водицу, называемую «гурджаани», и думал, что завтра скупит целый подвал треста «Арарат»; после разговоров о столице, Большом театре и о тайге — о тайге Сережке не хотелось особенно распространяться, и он все отнекивался: «Расскажу потом», — Лиза ушла в свою комнату, сославшись на усталость, а братья отправились на кухню.
— Вот так и живем, — почему-то вздохнул старший.
— Культурно живете, — сказал младший.
Как перешли они сюда, на кухню, им овладела непонятная скованность.
— Культурно, — подтвердил старший.
Они молча посидели, не глядя друг на друга. Старшему, кажется, не терпелось излить что-то свое, наболевшее, младший догадывался об этом его желании, и ему не хотелось, чтобы такой разговор между ними был. Наконец старший не выдержал. То ли жалуясь, то ли радуясь, заговорил:
— А ты думаешь, легко мне? Молодая, красивая, и я люблю ее. Готов все для нее…
Сережке почему-то не хотелось ничего слышать о Лизе, ничего не хотелось знать об их жизни, и он ждал, когда брат перестанет говорить, но тот не унимался.
— А почему все? Сломал я сам себя любовью к ней. Убил, уничтожил! Говорят, любовь окрыляет, дает силы. Черта с два! Спросите у меня, я скажу, что такое любовь. Любовь — это вечная боязнь потери. Вечная! Ты еще молод. Ты этого не понимаешь. И не поймешь никогда.
«А ты мать не приехал хоронить», — почему-то хотел сказать младший, но сдержался. А старший говорил и говорил, как трудно жить, когда дамоклов меч потери над тобой, как проклятие…
Не выдержав, Сережка прервал брата и сказал без привычного добродушия:
— А мы, геологи, не боимся потерять, а боимся не найти. — И хотел еще добавить, что тот, кто боится потерять, никогда ничего не найдет. Ровным счетом: ноль целых и ноль десятых. Пустую породу — вот что он найдет. Но почему-то не добавил.
Рано утром Константин Петрович уехал на работу. До занятий в институте он должен был выступить с лекцией по философии в филиале районного университета культуры. Он заранее выхлопотал платную путевку общества «Знание».
Лиза осталась дома — вчера она дежурила в своей лаборатории сутки, и теперь почти два дня были у нее свободными.
Сережка чувствовал себя неловко. Вчерашние жалобы брата что-то заронили в его душу против Лизы, и ему не хотелось оставаться с ней один на один. Поэтому, выпив непременную в семье Ветошкиных утреннюю чашку кофе, заторопился на вокзал.
— Ты куда? — остановила его Лиза. — Побудь дома, отдохни с дороги. Разреши на «ты»? Не обидишься?
— Что вы, пожалуйста, — великодушно разрешил Сережка. — А я мигом. Заберу чемодан. Чего ему в камере хранения валяться?
Вернулся он скоро, и не только с чемоданом, но и с покупками. Сдержал вчерашнее свое намерение: накупил армянского коньяка, мясных и рыбных консервов.
— Это еще зачем? — удивилась и возмутилась Лиза и со стыдом подумала, что Константин Петрович мог вчера пожаловаться брату на трудное московское житье.
— А так, — сказал Сережка. — Мы в тайге до одурения мечтаем о цивилизации. Театр, книги, хороший коньяк, непременно армянский… Коньяк у нас считается чуть ли не первым признаком цивилизации, — смеясь, пошутил он. — А консервы? Это ведь тоже цивилизация. И люблю я их больше всего. Не сердитесь, сестренка. Могу я так вас звать?
— Это замечательно! — восхитилась Лиза. — Меня никто не звал сестренкой.
— Сестренка — звучит! — подтвердил Сережка. — А то пришлось бы звать вас знаете как? Свояченица. Так, да? Или невестка?
— Не знаю. Как-то не приходилось думать об этом, — улыбнулась Лиза.