На рассвете он разбудил ее. Открыв глаза, она тотчас навострила крылья, чтобы пуститься в облет башни, но он остановил ее.
«Надо выбрать место для гнезда, — сказал он. — Мест еще много. Есть подходящие. Можно устроиться с комфортом».
«Гнездо? Зачем?» — пропищала она.
«Как зачем? Все делают гнезда».
«Нам и здесь хорошо. Будем жить здесь».
«Чудачка! — Он все еще держал себя, как говорят люди, в руках, а по-птичьи — в крыльях, и старался объяснить ей жизненные принципы: — Мы должны оставить после себя потомство. Иначе вымрет весь ласточкин род».
«Пусть другие оставляют потомство! — опять пропищала она. — Я хочу летать. Я хочу быть красивой. Чтобы все видели».
«Красота — это наши дети».
«Чепуха!» Она хотела взлететь, но он остановил ее на этот раз силой, крылом, и больно ударил своим крепким клювом в голову.
Жалобно попискивая, она долго плакала, причитая, а он скрепя сердце мужественно переносил все ее причитания. Наконец она успокоилась. С опаской глядя на него, предложила грустно:
«Полетели!»
Не так-то легко подыскать место для жилья, если у супруги твоей такая возвышенная душа, если эстетику она впитала еще из клюва матери вместе с мошками. Он предлагал ей не один десяток мест, и все они ей не нравились.
«Не здесь! — пищала она. — Здесь некрасиво».
Он в отчаянии хватался за голову и бормотал:
«Выбирай сама!»
И место было тотчас выбрано: в круглой железной трубе, окрашенной в серебристый цвет и укрепленной на высоком столбе. С одного конца труба была наглухо закрыта. Другой ее конец был расширен и походил на диск луны.
— Красиво! Здесь красиво! — восторгалась Маленькая ласточка, с визгом носясь вокруг столба.
Стуча о металл крыльями, она пыталась осмотреть трубу изнутри, но у нее ничего не получилось: лапки беспомощно скользили. Но она все-таки уцепилась за что-то и повисла кверху лапками, восторгаясь своему успеху. И вдруг произошло что-то невероятное, непонятное, неслыханное: из трубы раздался страшный гром. Ошеломленная Маленькая ласточка упала на землю.
Для гнезда пришлось искать другое место. И снова она отвергала обычные крыши и карнизы. Традиционно. Не эстетично. Снова он мужественно молчал, летая за ней по городу. Она не раз увлекала его в городской парк. Он еще не понимал, что ее тут привлекало. И вот они снова в нем. Ах, вот что ее привлекало: сооружение, похожее на громадное опрокинутое ласточкино гнездо, только открытое там, где оно должно было прикрепляться к стене.
«Здесь!» — взвизгнула Маленькая ласточка.
И вот они лепят гнездо — на самом высоком месте раковины — летней эстрады, пока еще пыльной. Вокруг — березы, окутанные фиолетовым дымком оживающих почек. Весело раскачивались на ветру гирлянды веток плакучей ивы, что стоит над фонтаном. Фонтан еще не проснулся, но ветки ивы уже проснулись: они сделались зеленовато-желтыми, глянцевитыми, даже по виду живыми. Ее пугали ветки платанов. Они были голые, черные, будто после пожара.
Он старательно таскал в своем клюве прах и споро лепил гнездо. Делал он это молча, с деловитостью людей, за которыми он любил наблюдать и которых всю свою короткую птичью жизнь старался понять. Маленькая ласточка каждый уложенный комочек отмечала бурным писком. Она носилась вокруг огромной раковины, не боялась залетать под ее овальный купол, будто старалась показать этим, какое великое дело она делает. А он, пока она носилась очертя голову, успевал еще раз слетать и вернуться с полным клювом почти настоящего цемента, который устоит против жары, холода, ветра и дождя. Он мелькал в воздухе, стремительный, и не знал усталости. Он спешил. От него ведь не могло ускользнуть то, что их соплеменники под соседней крышей уже хлопотали, как бы получше уложить яйца.
Гнездо получилось хоть куда: просторное, красивое, с мягкой периной из сухой травы, шерсти и пуха. Маленькая ласточка без конца восторгалась им, хотя и не очень еще понимала, зачем оно. Ночевать они могли бы где угодно.
Она испугалась, когда снесла первое яичко. А когда снесла второе, вдруг почувствовала, что сделала такое великое дело, о котором надо рассказать всем. И она бросилась куролесить над городком, и скоро весь птичий мир уже знал, что у нее два яичка — красивых и сияющих, как два солнца. А потом появились еще два.