Следопыт поспешно ретировался из подвала, напоследок подмигнув своей коллеге и дав ей ключ от камеры. И когда он скрылся с глаз Моны, та заняла его место. Мона, не шевелясь, сидела на стуле, устремив взгляд вперёд.
Прошло где-то около двух часов, когда Мона заметила, что Себастьян пошевелился. Она поднялась со стула и, подойдя к камере, отперла замок. Войдя внутрь, она опустилась на колени перед лежащим там Себастьяном.
Прислушиваясь к голосам сверху, Мона убрала пряди каштановых волос с его лица. От её прикосновения он приоткрыл глаза.
Себастьян невидящим взглядом смотрел впереди себя.
— Лучше б ты не открывал глаз, — тихо проговорила Мона, думая, что он её не слышит.
— Неужели? — взгляд прояснился и теперь внимательно изучал Мону.
Он приподнялся и собирался встать, но Мона удержала его за руку. Себастьяну пришлось сесть на пол.
— Тебе нельзя сейчас выходить куда-либо, — сказала она.
— Мне кажется, — заговорил Себастьян, — пришло самое время сказать мне, что это за место.
Мона некоторое время медлила.
— Ты в нашем лагере, — наконец произнесла она и на несколько секунд отвела взгляд в сторону, но затем снова посмотрела на сидящего перед ней.
На лице Себастьяна в это мгновение ничего не отразилось.
— Что с Томом? — спросил он.
— С ним всё в порядке, — тут же ответила Мона. — Тут все считают, что в живых остался только ты, поэтому не упоминай о нём.
— Почему ты сказала, что все кроме меня мертвы? — пристально смотря на
Мону, спросил Себастьян.
— Не знаю, — после некоторого молчания сказала та.
— Они не убили меня сразу, почему?
На этот раз Мона ничего ему не ответила. На лице мрачной тенью проступила вся внутренняя борьба.
— Дай мне какой-нибудь оружие, — решительно сказал Себастьян и, посмотрев на Мону, добавил. — Я не буду убивать никого из ваших. Оно мне не для этого нужно.
— Ты не выберешься отсюда, даже с заложником.
— Я знаю и повторяю, оно мне не для этого нужно, — настаивал Себастьян.
— Но тогда зачем… — Мона умолкла. Она быстро вскочила на ноги.
Теперь Себастьяну, который гремя цепями тоже поднялся, пришлось остановить её.
— Нет! — с непреодолимой твёрдостью в голосе воскликнула Мона.
— А я не хочу предоставлять твоим собратьям возможность лишить меня жизни! — в ответ проговорил Себастьян. — Я не могу позволить им этого. Это моя жизнь, понимаешь, мне уже надоело, что кто-то решает за меня, когда мне жить, а когда умирать…
Мона непонимающе смотрела на него и Себастьян, отбросив свои воспоминания, уже спокойнее заговорил с ней.
— Позволь мне хотя бы умереть достойно.
— Нет, — прошептала Мона.
— Но это единственное, что мне остаётся!
— Да пойми же ты! — Больше не в силах сдерживать эмоции с жаром вскричала Мона. — Я не могу позволить тебе сделать это!
В подвале повисла напряжённая тишина.
Оба стояли, напрягшись всем телом. Вначале Себастьян боролся с желанием прикрикнуть на неё, но затем он очень внимательно посмотрел в глаза Моны и отступил. Утешительная улыбка, предназначенная Моне, тронула бледные губы.
Привлечённые шумом, доносившимся из подвала, следопыты осторожно спустились вниз, собираясь узнать, что там происходит.
Увидев, где сейчас стоит его напарница, Агнус молниеносно выхватил оружие. Его примеру последовали и другие следопыты.
— Осторожно отступай, — скомандовал он Моне.
— Всё в порядке, — в свою очередь ответила та. Они появились здесь, они увидели, что он пришёл в себя. Мона испытывала такие чувства только однажды, когда погибли её родные. Теперь всё повторяется.
— Мона! — голос Агнуса прогремел в подвале. Таким Агнуса остальные ещё ни разу не видели.
На этот раз Мона послушно покинула камеру. Себастьян так и стоял, не шевелясь, прислонившись к стене.
— Ты не хочешь объяснить мне. Что здесь происходило?! — взревел Агнус.
— Мы разговаривали, — бесцветным голосом отозвалась Мона.
Никто больше не произносил ни слова. Одни были слишком удивлены, другие не решались вмешиваться в эту сцену между наставником и ученицей. А такого рода сцена между Агнусом и Моной происходила впервые. Агнус не принадлежал к числу людей, которые легко выказывают эмоции, но сейчас на его лице, во всех его словах и жестах был виден сильнейший гнев и очень глубоко скрытая тревога.