Манфред еле сдерживался, чтобы не заскулить потихонечку, сжав под мокрой от пота рубахой почти стершийся алюминиевый солдатский медальон, который носил не снимая уже сорок три года.
На сегодня все кончилось…
Глава 28
Подвыпившие рабочие, переругиваясь, монтировали между уличными фонарями гирлянды из крашенных в разный цвет лампочек. Площадка на телескопическом подъемнике была несколько ниже, чем нужно, и они, подложив на поручни несколько коротких досок, тянулись руками вверх, кое как цепляя несущие провода. Мимо прошли две женщины в оранжевых платках. Они иногда останавливались, приставляли к стенам домов невысокую лесенку и втыкали в металлические кронштейны красные флаги. А через улицу Герцена уже были переброшены несколько широких полотнищ: «Да здравствует 68 я годовщина Великого Октября!», «Да здравствует Перестройка — обновление и уточнение Марксистско ленинского учения!», «Пусть дружба всех стран крепнет в веках!».
Было пронзительно холодно и тоскливо. Небо, задернутое монотонными серыми облаками, светилось ровным призрачным светом, будто стекло аквариума. В воздухе носились запахи автомобильных выхлопов, городской пыли, влажной земли газонов и скверов. Из подворотен и дворов тянуло мусорными контейнерами. На карнизах сидели нахохлившиеся сонные голуби и бессмысленными глазами озирали окрестности. Изредка каркали деловые вороны, маленькими стайками кружащиеся над своими излюбленными местами — задворками пельменных и всевозможных ведомственных столовых. С Садового кольца слышался вечный гул плотного транспортного потока. Этот поток через равные промежутки времени, преодолев плотины светофоров, прокатывался по улице Герцена, вкрадчиво шурша шинами легковушек и гремя рессорами грузовиков. Надсадно завывая электродвигателями, проползали набитые утренним людом троллейбусы. Водители равнодушно закрывали двери, отсекая не успевших зайти пассажиров. Они были похожи на восковые фигуры Музея мадам Тюссо за витражами лобовых стекол, по которым скрипели «дворники», подчищая со стеклянной поверхности мелкие капельки измороси.
Алешин уже десять минут стоял под колпаком телефонной будки, безрезультатно накручивая Катин номер, слушал длинные гудки.
Он знал: она сейчас сидит у своего белого телефона, сложив руки, и как загипнотизированная смотрит на звенящую пластмассовую коробку. Она капризничала, показывала характер, пыталась уверить себя в своей правоте. Она сто раз называла про себя Дениса ничтожеством, грубым соблазнителем, нечистоплотным дельцом, уезжавшим от нее из за своих криминальных дружков. Она злилась на него за свои переживания, клялась, что больше никогда не будет встречаться с ним, говорить, обнимать за шею и смеяться его дурацким рассказам о «пневматическом метро», «замкнутом цикле питания» и «воздушных пилюлях».
Катя разорвала и скинула с балкона подаренный им шикарный альбом Рафаэля. Но падающие вниз обрывки мадонн и мифологических богов не принесли ей желаемого удовлетворения. Катя опять погрузилась в мир своей подруги Лены с ее вечными проблемами «Приветливого месяца»; Бабкина, уже открыто вытирающего ноги о Лену и ее семью, попавшего все таки в группу и теперь таскающего ящики аппаратуры, так как голоса и слуха у него не оказалось. Катя подозревала, что у них там в «Месяце» царит «голубой культ», но она дипломатично молчала, когда Бабкин при ней рассказывал про свои успехи в «завоевании» победительниц конкурсов красоты в Риге и Лиепае. Она бесилась, находясь в обществе Бабкина, Брызгалова и его полоумного деда, с маниакальным упорством клеящего фантастические модели самолетов и в пьяном виде пристающего ко всем, прося подержать самолетики, пока он будет разыгрывать воздушную битву над Курской дугой…
А Денис продолжал звонить почти каждый день, несмотря на молчащий телефон, бросал в ее почтовый ящик бутоны тюльпанов и подолгу стоял под окнами, облокотившись на крышу своей машины, в которой нервничал и ехидничал Лузга.
— Алло, это маршал Рокоссовский беспокоит. Алло, Катя, это я… Не вешай трубку! — Алешин кутался от холода в плащ и завязывал на горле шарф. Через разбитое стекло в будку задувал ветер.
Катя держала трубку на весу и боролась с одновременно бушующими желаниями бросить ее и крикнуть: «Денис, приезжай скорее, мне так плохо без тебя!»