— Где работать, что работать, товарищ по… полковник? — растерявшись, переспросил лейтенант. — Вы про физическую силу? Музыкантам-срочникам тяжёлое поднимать нельзя.
— Про вашу я говорю, товарищ дирижёр, про умственную, про интеллектуальную силу… Понимаете? Про неё! — Воскликнул полковник и начальственно рубанул рукой воздух. — Всё! Объясняю обстановку: всех музыкантов немедленно вернуть… решается честь наших войск, и моя… Я за командира остался, он в курсе… Итак…
Дирижёра как ознобом передёрнуло.
— У меня вечером поезд… — сообщил он полковнику свою новость.
— Какой поезд, какой вечер, отставить! У вас ни одной минуты лишней… — вскричал товарищ полковник. — Не понимаешь? Бери телефон, звони всех немедленно назад… Вам работать надо, готовиться.
Полковник, как-то неожиданно даже для себя, легко заменил местоимение «нам», на «вам». Из чего получилось, что не он теперь отвечает за проблему, а дирижёр. Да, да! И нервничать сейчас должен был не товарищ полковник, а товарищ дирижёр. Удивительная ситуации, странная. Полковник нервничает, а ответственный за мероприятие — лейтенант — удивительно спокоен. Поразительно спокоен. Невероятно спокоен. Как это, почему? Он же сейчас должен — теперь, в смысле — как белка крутиться, как… неужели это не ясно? — Вы не понимаете остроту и важность ситуации, товарищ лейтенант?
Лейтенант не понимал, вытаращив глаза, немо завис, как на люфт-паузе… И музыканты срочники тоже, раскрыв рты, перестали наводить чистоту, с мокрыми тряпками в руках, стоя на стульях, замерли… В удивлении застыли и портреты композиторов, на стенах.
— Кому звонить, им? — всё ещё не по-военному недоумевал лейтенант. — Так они уехали. Звонить бесполезно. Сегодня понедельник, товарищ полковник, уже 14.37. а мы в 10.00 отключили телефоны — так договорились — чтобы не беспокоить. Следующий сеанс связи ровно через неделю с 10.00 до 11.00. Всё. Отпуск же, товарищ полковник, отпуск. Целый год люди ждали! А что случилось? Что за пожар? Я не в курсе.
— Какой пожар, тьфу-тьфу, — сплёвывая через плечо, полковник быстро оглянулся. — Этого нам только не хватало. Никаких пожаров! Мы победить должны, вот в чём!
Дирижёр удивлённо вскинулся, даже шею вытянул.
— Ой, неужели снова Стокгольм?!
— Какой Стокгольм… — Ульяшов в сердцах рукой обречённо рубанул. — Авиаторов…
— Каких авиаторов…
— …Американских? — Подал голос сержант Смирнов. Голос с подоконника прозвучал в контрастном с полковником регистре, восторженном. Там где-то, за бугром, Смирнов запросто мог встретиться со «своей» Кэт. Катрин. Неужели?! Вот радость!!
Ульяшов нервно дёрнул головой.
— Забудьте, Смирнов, а ещё лауреат… Наших, авиаторов, российских.
Дирижёр опустился на стул.
— Не понял… Мы же не… Ульяшов начальственно перебил.
— Вот-вот, и я «не!» — с нажимом, сердито воскликнул он. — Информирую! Возникла настоятельная необходимость авиаторов с вашей помощью победить… Наших, отечественных. Настоятельная и неожиданная. Не пугайтесь. Престиж войск этого требует. Неожиданно, конечно. Мы — командование! — понимаем, переживаем за вас, но… Нам же, — полковник с нажимом исправился, — ВАМ же не впервой… Стокгольмы всякие брать, как говорится. Так, нет, товарищ лейтенант?
Лейтенант всё ещё не понимал.
— Простите, не понял…
— Да чего непонятного, взять и победить вертолётчиков, — пожал плечами полковник. — Все дела.
Срочники ахнули, но не попадали со стульев-этажерок, как должны бы, удержались.
— Вертолётчиков?! — озвучил общий вопрос сержант Смирнов.
— Да, этих… вертолётчиков.
— В каком смысле? — тупо переспросил дирижёр. — Сбить что ли?
На что товарищ полковник простецки хохотнул:
— Во-во, именно… Или они нас… Ха-ха!
В адекватных улыбках скривились и лица присутствующих.
— Шутка, да, товарищ полковник? — Переспросил дирижёр и сам себе ответил. — Конечно шутка. Шутка.
— Да нет, товарищ дирижёр, какие уж тут шутки, всё самое серьёзное, без шуток. — Возразил Ульяшов.
Сержант Смирнов спрыгнул с подоконника…
— А, я понял, — заявил он. — Наверное, марш лучше тех авиаторов нужно сыграть, да, товарищ полковник? Это мы можем…
Лоб Ульяшова пошёл морщинами.
— Это какой ещё марш?
Смирнов прыгнул за фортепиано, открыл крышку, напевая, легко проиграл марш композитора Хайта «Всё выше» «…стремим мы полёт наших птиц, и в каждом пропеллере слышим»…, дирижёр оторопело, Ульяшов мысленно, скептически препарируя слова марша, слушал…