Простое решение.
— Тогда оставь Селену и найди кого-нибудь другого.
Плечи Джексона опускаются, и он оседает, неестественно изгибаясь в позвоночнике.
— Я не могу оставить ее…
— Из чувства морального долга?
— Из желания! — Он выпрямляет спину и расправляет плечи. — Из одержимости и похоти. Я прилип к ней как граната, привязанная к бедру. Я не могу заставить себя уйти, даже если бы попытался.
— Потому что ты любишь ее.
Он качает головой, и его черты лица смягчаются.
— Потому что мне нравится то, что она делает со мной… Потому что мне нравится страсть, которую она пробуждает во мне. Другие видят огонь в моих глазах и боятся его, но не она, нет. — Его губы дергаются, и он опускает взгляд на свои ботинки. — Она видит огонь и хочет поиграть с ним.
Звучит как любовь. Он влюблен. Этот идиот влюблен, но отказывается это увидеть.
— Может быть, пришло время перестать фокусироваться на том, чего ты заслуживаешь, и сосредоточиться больше на том, что у тебя есть, — говорю я… И не уверен, для него это или для меня.
Я не знаю, как долго стою там, молча наблюдая за ним, но после первых десяти минут становится ясно, что наш разговор окончен. Несмотря ни на что, я остаюсь еще немного, чтобы показать ему, что я здесь ради него. Это меньшее, что я могу сделать, учитывая, что именно из-за меня он теряет контроль. Когда солнце становится слишком ярким, я ухожу.
— Ты собираешься прекратить драться, не так ли? — кричит Джексон, заставляя меня остановиться и обернуться. Это звучит не как вопрос… Скорее как утверждение типа «я уверен в этом».
Я киваю, щурясь от солнца.
— Да.
Я дал Оливии обещания, которые должен сдержать, которые хочу сдержать. Я давал себе обещания. Я собираюсь стать таким родителем, каким никогда не был мой отец. Мой дом будет наполненным счастьем и теплом. Он не будет холодным и тусклым.
Джексон не сводит глаз со своих ботинок.
— Поздравляю, чувак, — бормочет он.
Я позволяю одной стороне своих губ растянуться в полуулыбке и отворачиваюсь. Это лучшее, чего я могу от него добиться, и я приму это.
Быстро иду к своей машине и сажусь в нее. После того, как поворачиваю ключ в замке зажигания, останавливаюсь. Если бой с Доном будет моим последним боем, то я должен его выиграть. Я не брошу после проигрыша… Моя гордость не позволит мне. Если я собираюсь победить, мне нужно сохранять ясную голову… А это значит, что я должен воздержаться от рассказа Оливии о том, что произошло сегодня в казино «Ария». Я запускаю пальцы в волосы. Не хочу, чтобы чувство вины давило на меня, если она уйдет. Я знаю, что это неправильно, и знаю, что это несправедливо. Мне не нравится что-то скрывать от нее, но как только это закончится, я проведу остаток своей жизни, заглаживая вину перед ней, обращаясь с ней как с королевой, как обещал ее отцу и ее брату.
Клянусь.
Глава 11
Оливия
Я засыпаю, положив голову на колени Дэррила, но мне ничего не снится. Он пришел сказать, что Сет скоро вернется, от чего я в восторге. Я знала, что это произойдет… Сета Марка можно назвать кем угодно, но он не лжец. Сет сказал, что позаботится обо мне. Он обещал, что у нас все будет хорошо, и теперь он вернется, чтобы выполнить это обещание.
Я заснула, пока Дэррил рассказывал мне истории о подростковом периоде жизни Сета. Эти истории заставили меня улыбнуться. Он был маленьким нарушителем спокойствия. Однажды Сета арестовали за то, что он бегал голышом по церкви во время воскресной утренней проповеди. Оказывается, люди не оценили его богоподобную фигуру так, как я. «Непристойное обнажение» — вот как назвал это Дэррил, заставив меня захихикать. Все, что делает Сет — неприлично, и хотя это Дэррил рассказывает мне о беззаботной юности мужа, но я не верю в это. Для меня Сет всегда был суровым и немного напряженным. Конечно, он тоже может быть чрезмерно самоуверенным и игривым, но по большей части Сет серьезный парень. Я не могу представить его бегающим голышом ради развлечения или катающимся на скейтборде или серфе, как в других рассказах Дэррила. Я вижу в нем большого парня с огромными руками… Может быть, рождение ребенка раскроет внутреннего юного Сета?
Внезапная невесомость одолевает меня, и я просыпаюсь от дремоты. Вглядываюсь сквозь едва приоткрытые глаза и вижу сильную челюсть, затемненную пятичасовой щетиной, и полные соблазнительные губы. Я смотрю на них пару секунд, пытаясь сориентироваться, и только когда встречаюсь с великолепными карими глазами, то понимаю, что мой муж наконец-то вернулся ко мне. Его медовые глаза вспыхивают, и глубоко внутри них я вижу его сожаление.
— О, мне так жаль…
Я обнимаю Сета за шею и прижимаюсь своими губами к его губам, крепко целуя его и отчаянно желая, чтобы мы слились вместе и никогда не расставались, как тесто для лепки, когда смешиваешь цвета. Он может извиняться сколько угодно, но для меня это не имеет значения. Мы все принимаем опрометчивые решения, мы все убегаем, когда злимся или боимся, и это нормально. Иногда не извинения значат больше всего… Иногда возвращения достаточно, чтобы все исправить.
Вдалеке я слышу, как закрывается входная дверь. Дэррил ушел, оставив нас с Сетом одних. Мой муж отстраняется, осторожно изучая мое лицо.
— Ты не злишься на меня?
Я беру его лицо в ладони и провожу пальцами по волосам, просто чтобы убедиться, что он реален, а я все еще не сплю. Чтобы убедиться, что он здесь, со мной.
— Нет, больше нет.
Я сжимаю его волосы между пальцами и тянусь к его губам. Я хочу чувствовать его рядом с собой, внутри себя. Я хочу, чтобы между нами не было ничего, кроме горячего воздуха и долгих жаждущих взглядов. Мы обмениваемся поцелуями, когда поднимаемся вверх по лестнице в спальню, прежде чем Сет опускает меня на нашу незаправленную кровать, прижимая свое твердое и тяжелое тело к моему. Я чувствую каждый его сантиметр, и грубая ткань джинсов мужа вызывает у меня мурашки на каждом участке обнаженной кожи ног. Его очевидное возбуждение тесно прижимается ко мне, когда он жадно целует меня. Я стону в губы Сета, когда грубые руки проникают под подол рубашки и хватают меня за голое бедро. Его рука задерживается там на несколько секунд, прежде чем Сет проводит пальцем по моему боку, заставляя вздрогнуть. А потом он останавливается. Он немного отстраняется от меня.
— Мы должны поговорить о том, что произошло.
В отчаянии я хватаюсь за край его рубашки и сжимаю ее в своих руках.
— Мы можем поговорить… Можем поговорить позже, я обещаю, — говорю ему, задыхаясь. — Но сейчас нужны прикосновения. Только прикоснись.
— Я многим тебе обязан… — признается он. — Я сделал и сказал сегодня несколько ужасных вещей… Вещей, за которые не уверен, что ты когда-нибудь меня простишь. Я готов объяснить тебе все прямо сейчас, О. Ты уверена, что хочешь подождать?
В выражении его лица мольба, как будто он просит меня не ждать, но он нужен мне сейчас. Он нужен мне больше, чем когда-либо… Мне нужно, чтобы он заставил меня почувствовать себя любимой, прежде чем все испортит. Да, я знаю, что он собирается сказать мне что-то, что все испортит. Дэррил предупредил меня. Не намеренно, но я узнаю предупреждение, когда услышу его. Дэррил пришел сюда и рассказал о поступке, который Сет совершил сегодня для MMAC. Он не сказал, что произошло, только то, что Сет расскажет мне. Это звучит где-то на задворках моего сознания, но я предпочитаю игнорировать внутренний голос, потому что доверяю мужу. Если он сочтет, что это стоит рассказать, он расскажет. Сет — не Блейд. Он не трус и не подлец. Сет прямолинеен… Если он сделал что-то не так, то признает это. Кроме того там была Селена. Если бы он сделал что-то, что, по ее мнению, могло причинить мне боль, она бы защитила меня. Она бы мне сказала… Как я рассказала ей о том, что делает Джексон, хотя она уже была в курсе.
После моего небольшого утвердительного кивка Сет больше не сдерживается, умудряясь раздеть нас обоих быстрее, чем когда-либо. Я становлюсь на колени на кровати, и Сет во всей своей обнаженной красе присоединяется ко мне. Он кладет руки мне на бедра и опускает рот к моей шее. Стон вырывается из моей груди, когда он целует мою ключицу, посасывая кожу. Внутри моя кровь кипит и нагревает тело, когда мой муж обхватывает грудь. Отпуская мою кожу, он приближается своим лицом прямо к моему и улыбается соблазнительной улыбкой. Улыбкой, которую я, кажется, не видела целую вечность.