Воцарилась тишина. Он смотрел на меня, я на него. Облизнулся и опять улыбнулся. Уже не грубо, а медленно провёл свободной лапой от моего подбородка ниже, прижав немного грудь. Смотрел, что трогает и опять облизывался.
— Лихо, не надо. — Он резко посмотрел мне в глаза, повернул уши в мою сторону. — Лихо, — повторила я. — Не трогай меня.
Оборотень рыкнул и лапой забрался ко мне под футболку. Реакция мной не контролировалась. Так как я была к стене прибита его лапой, просто оторвала ноги от пола и пнула его по интимному месту, которое видимо уже воспалилось. Оборотень обозлился люто, морда вся складками покрылась. Вот тут я испугалась по-настоящему. Втянула голову в плечи и вылупилась на него глазами, ожидая самого худшего. Разъярённый зверь стал бить со всего маху кулаком стену возле моего лица. Удар за ударом, я чуть не умерла от ужаса, понимая какой силы удары, и что один такой мне в голову и смерть наступит мгновенно. А он продолжал колотить по бревну дробя его в щепки и орать мне в лицо, разевая отвратную пасть. Откинул меня в сторону и вытянув в недовольстве хвост ушёл на улицу.
От пережитого кошмара я осела на пол и стала переводить дух. Никогда и никто так на меня не орал. Родители меня в детстве даже не ругали, в школе у меня не было больших конфликтов, я вообще дипломат по жизни, поэтому агрессия для меня в диковинку. Не подвергалась насилию, унижению или моральному давлению. Я в этом плане жила в розовых очках. Даже сложившаяся ситуация для меня не казалась безвыходной, и раз оборотень на своё имя или кличку отреагировал, значит не всё потеряно. Отдышавшись, я осмотрелась. Ладно, гад, я сейчас прощупаю обстановку и сбегу от тебя.
В домике было две печки. Одна находилась почти посередине помещения, напоминала шведку с варочной панелью, напротив переломанная мебель вроде кухня, там же стол целый, но загруженный костями и сухой травой. Вторая печь была завалена досками и шкурами. Я с оглядкой на выход из дома, медленно подошла к ней, заглянула под мусор, а там настоящий камин, выложенный камнями. Напротив камина кровать, низкая, захламлённая ветхими вещами.
На полу у кровати валялся мой выпотрошенный рюкзак. Ароматный блеск для губ был наполовину откушен, погрызены карандаши и помада, вылизана пудра. Я быстро сложила уцелевшее добро обратно в рюкзак. Нашла свои документы. Паспорт и банковские карточки перекочевали во внутренний карман джинсовой куртки.
Лежали под ногами покорёженная алюминиевая посуда, коробки из-под продуктов питания, уцелели только железные и пару пластиковых, бумажные обёртки почти сгнили. Я обошла кругом печку-шведку, обнаружив за ней кочергу и настоящие вилы. Вилы на хорошем древке и рюкзак, я закинула на свою полку под крышей, с опаской вышла в открытую дверь.
Заросшая поляна. Аромат трав и хвои, жаркое солнце и жужжащие насекомые. Рядом с домом покосившейся навес, над кольцом колодца, выложенного тоже камнями, кирпичи до этого места вряд ли довезти возможно, если только самостоятельно делать. Около колодца развалился оборотень, заложив руки за голову, грелся на солнце нога на ногу и в узкой пасти закушена травинка. Лежал, балдел. Приоткрыл один глаз, когда я вышла. Странно я его воспринимала, как полоумного человека, а не как мифического зверя.
Высокая колосящаяся трава, я задевала её ладонями, медленно обходила дом вокруг. На доме крыша железная, трубы добротные. Здесь когда-то жили люди, держали птицу, сохранился хлев. Две пристройки покосившиеся, отдельно стоящий маленький домик, напоминал баню. Скорей всего она и была. Кусты смородины, почти не видные в зарослях. Три яблони с алыми яблочками на извилистых ветвях. Завораживало и пугало это запустелое имение.
А вокруг поляны, непролазной стеной стояла дремучая тайга, возвышаясь надо мной сплошным частоколом мохнатых елей. Даже тропинки сквозь заросли не было. Куда бежать для меня оставалось тайной. Нужно было рассмотреть деревья и определиться с направлением север-юг. Если удастся вырваться, поспешу на юг, там ориентировочно должна быть железнодорожная станция, до которой мы так и не доплыли с девками.
Обойдя дом вокруг, я вернулась к колодцу. Нога моя наступило на что-то мягкое. Я нагнулась в траву. Присыпанное землёй лежало порванное портмоне неопределённого цвета. Откапав его, взяла в руки, оно осыпалось. Под грязной плёнкой оставшегося куска, были видны затёртые буквы на краюшке удостоверения: «Лихо Нил Ильич». Уржаться можно. По какой причине Ильич так одичал? Крутанул колесо эволюции и деградировал от человека с удостоверением до животного неизвестного науке вида.