Я только что сказал, моё место было рядом с ней, но, можете мне поверить, догнать тётю Делию не представлялось возможности. На первой лестничной площадке она опережала меня на шесть корпусов, и дистанция не сократилась перед вторым лестничным пролётом. Однако на третьей лестничной площадке усталость, видимо, дала себя знать, и когда мы вышли на прямую, то бежали почти голова к голове. И если б она не отпихнула меня перед дверьми в комнату Анатоля, определить, кто из нас пришёл первым, мог бы только фотофиниш. Тем не менее вот результат:
1-е место - тётя Делия;
2-е место - Бертрам;
3-е место - Сеппингз.
Выигрыш полголовы. Лестничная площадка между вторым и третьим местами.
Как один, мы уставились на Анатоля. Маг и волшебник кухни - толстенький коротышка с огромными усами, по которым всегда можно определить его настроение. Когда всё хорошо, усы торчат и топорщатся, как у бравого сержанта, когда же душа Анатоля тоскует, они печально висят, как ветви плакучей ивы.
Сейчас усы висели, а это был тревожный признак. К тому же поведение Анатоля говорило о его состоянии яснее всяких слов. Он стоял у кровати, облачённый в весёленькую розовую пижаму, и тряс кулаками, глядя на слуховое окно. Сквозь стекло на Анатоля смотрел Гусик. Глаза у Гусика были выпучены, а рот широко открыт, и он так удивительно был похож на какую-то редкую рыбу в аквариуме, что невольно хотелось подкормить его червячком или муравьиными яйцами.
Сравнивая грозящего кулаками повара с лупоглазым гостем, я должен честно признаться, что мои симпатии были целиком на стороне первого. Я считал, он имеет право делать со своими кулаками всё, что заблагорассудится.
Я имею в виду, посудите сами. Он тихо, мирно лежал в постели, лениво думая о том, о чём обычно думают французские повара, лёжа в постели, а затем внезапно увидел в застеклённом окне на крыше чью-то мерзкую рожу. Такое кого угодно выведет из себя. Лично я, например, точно знаю, что ни за какие деньги не согласился бы, если бы лежал в постели, чтобы Гусик вдруг начал пялиться на меня с потолка. В конце концов ваша спальня, никуда от этого не денешься, ваша крепость, и если горгульи ни с того ни с сего начинают на вас охотиться, вы вправе принять самые решительные меры.
Пока я стоял, предаваясь размышлениям, тётя Делия, женщина практичная, сразу взяла быка за рога.
- В чём дело?
Анатоль продемонстрировал нам упражнение из волевой гимнастики: дрожь, начавшаяся в самом конце его позвоночника, пробежала по спине, перекинулась на шею и затихла в чёрных волосах.
Потом он заговорил.
Я довольно часто беседовал с Анатолем и хочу вам сказать, что по-английски он изъяснялся свободно, но путанно. Если помните, прежде чем очутиться в Бринкли-корте, Анатоль некоторое время служил у миссис Бинго Литтл и, несомненно, много чего нахватался у малыша Бинго. А ещё раньше он несколько лет готовил для одной американской семьи в Ницце, где брал уроки у шофёра, коренного бруклинца ирландского происхождения. Итак, пользуясь словарными запасами Бинго и бруклинца и изъясняясь, как я уже говорил, свободно, но путанно, он ответил тёте Делии следующее:
- Редиска! Ты спрашиваешь, в чём дело? Послушай. Имей внимание. Я завалился как резаный, но сплю не очень чтобы очень, а потом просыпаюсь и смотрю как пень, а там на меня корчат рожи сквозь прах окно его побери. И это называется любовь? Для блага удобства? Если вы думаете, я воспылал страстью, вы ошибаетесь как чёрт-те что. Я взбешён, как мокрая курица. Что тут такого? Я вам не какой-нибудь фунт изюма, понятно вам или нет? Это спальня, что, что, или обезьянник? Значит, придуркам можно сидеть на моём окне как сельдям в бочке и корчить мне рожи?
- Точно, - с одобрением сказал я. По-моему, он говорил очень разумно и был прав на все сто.
Гений кухни бросил на Гусика ещё один взгляд и сделал второе упражнение из волевой гимнастики: изо всех сил дёрнул себя за усы и затрясся всем телом.
- Не торопитесь минутку-другую. Я не кончил ещё и в помине. Я говорю, этот тип на моём окне корчит рожи. А дальше-то что? Может, он извините-подвиньтесь, когда я кричу, и оставляет меня спокойно лежать в конце концов? В жизни не подумаете. Он продолжает торчать как укушенный, и плевать ему на меня мёртвой хваткой. Корчит мне рожи и корчит мне рожи, а когда я велю убраться к чертям собачьим, он не убирается к чертям собачьим. Он говорит и говорит, а я спрашиваю, что надо, а он не объясняет. О нет, он не объясняет выше крыши и трясёт головой как утопленник. Он кретин, которого не пройти? Или это клоун гороховый? Вы думаете, я хохочу и падаю? Мне такая глупость не к лицу, а этот сумасшедший землю носом роет. Je me fiche de ce type infect. C`est idiot de faire comme ca l`oiseau: Allez-vous-en`louffier: Отправьте придурка взять ноги в руки. Он сумасшедший, как мартовский заяц.
Я считаю, он блестяще изложил суть дела, и, видимо, тётя Делия придерживалась того же мнения. Она положила дрожащую руку ему на плечо.
- Обязательно, месье Анатоль, обязательно, - сказала она, и я никогда бы не подумал, что голос моей тёти Делии может измениться настолько, что будет напоминать нежное воркование голубки. - Не волнуйтесь. Успокойтесь. Всё хорошо.
Тут она допустила промашку. Анатоль продемонстрировал нам третье упражнение волевой гимнастики.
- Всё хорошо? Hom d`un nom d`un nom! Чёрт мне брат, а не всё хорошо! Какой толк пускать пыль в глаза? Не торопись, милашка. Не всё хорошо, что кончается. Думаешь, поживём увидим своя рубашка ближе к телу? Номер не пройдёт совать нос в грязное бельё. Я терпелив, терпелив, что мне лгать, но моему нраву не по душе, когда терпению приходит конец. Разве мне надо, чтоб по моим окнам ползали как мухи? Так не пойдёт. Приятного мало. Я человек серьёзный. Мне ни к чему мухи на окнах. Хуже не бывает. Я не потерплю этот зверинец псу под хвост. Года не пройдёт, я не останусь в этом доме ни одной минуты. Уйду отсюда как пить дать, чтоб мне провалиться. Пускать корни, где меня не ценят, нашли дурака.
Зловещие слова, и, по правде говоря, я не удивился, когда тётя Делия, услышав их, взвыла, как вожак собачьей стаи, от которого удрала лисица. Анатоль снова принялся махать на Гусика кулаками, и тётя Делия к нему присоединилась. Сеппингз, почтительно стоявший сзади, кулаками махать не стал, должно быть, потому, что никак не мог отдышаться, но он бросил на Гусика укоризненный взгляд. Было ясно, что Огастес Финк-Ноттль, забравшись на крышу, допустил непростительную ошибку. Мне кажется, в данный момент о нём были лучшего мнения в доме Г.Г.Симмонса, чем в Бринкли-корте.
- Убирайся, псих ненормальный! - вскричала тётя Делия звенящим голосом, от которого в своё время особо нервные члены охотничьего клуба теряли стремена и валились с лошадей, как снопы.
Вместо ответа Гусик отчаянно зашевелил бровями. Понять его было нетрудно.
- Он желает довести до нашего сведения, - сказал я (добрый, старый, разумный Бертрам, готовый всегда прийти на помощь в трудную минуту), - что если он попытается стронуться с места, то сломает себе шею.
- Что с того? - спросила тётя Делия.
Я, конечно, ей сочувствовал, но мне казалось, можно найти более приемлемый выход. Слуховое окно было единственным во всём доме, которое дядя Том не заделал намертво железной решёткой. Должно быть, он посчитал, что жулику, которому хватит духа до него добраться, причитается всё, что он сумеет украсть.
- Если открыть окно, он сможет спрыгнуть, - предложил я.
Тётя Делия подхватила мою мысль на лету.
- Сеппингз, как открывается слуховое окно?
- Длинной палкой, мадам.
- Немедленно принесите длинную палку. Две палки. Десять палок.
Не прошло и двух минут, как Гусик присоединился к нашей компании. Он стоял с опущенной головой и явно чувствовал себя как один из тех деятелей, о которых пишут, что они попали в затруднительное положение.
Должен сказать, поза и выражение лица тёти Делии никак не способствовали возвращению Гусика в нормальное состояние. От дружелюбности, которую она проявила за фруктовым салатом, обсуждая выступление несчастного бедолаги в Маркет-Снодсбери, не осталось и следа, и я не удивился, когда Гусик попытался что-то объяснить, да так и замер с открытым ртом, глядя на свою мучительницу. Тётя Делия, добрая душа, умудрявшаяся ласково уговорить свору собак взять след, не часто даёт волю своим чувствам, но когда она выходит из себя, мужественные люди залезают на дерево, отталкивая друг друга ногами.