— Попугаи?
— Я вспомнил один случай из моей жизни, сэр, который произошёл ещё до того, как я поступил к вам на службу. В то время я находился в услужении лорда Бранкастера, державшего попугая, которого он очень любил. Однажды вечером у птицы по непонятной причине испортилось настроение, она сидела, нахохлившись, и его светлость, желая привести своего любимца в обычное весёлое расположение духа, предложил ему кусок хлеба, смоченного в портвейне тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года. Попугай мгновенно проглотил непривычное лакомство, и по всему было видно, что оно ему чрезвычайно понравилось. Однако уже через минуту его состояние резко ухудшилось. Прийдя в необычайное возбуждение, птица укусила его светлость за палец, проорала во всё горло пиратскую песню, а затем свалилась с жёрдочки на дно клетки и долгое время лежала без движения, задрав лапы кверху. Я рассказал эту историю только потому:
Я мгновенно понял, в чём заключалась ошибка Дживза. Мне не составило труда найти изъян в его рассуждениях.
— Гусик не попугай.
— Нет, сэр, но:
— Никаких «но». И вообще, мне кажется, пришла пора разобраться, кто такой мистер Финк-Ноттль. В этот вопрос необходимо внести ясность, Дживз. Сам Гусик глубоко убеждён, что является самцом тритона, а ты считаешь его попугаем. На самом же деле он обычный тюфяк и размазня, каких пруд пруди, и для частичного восстановления человеческого облика ему надо пропустить рюмку-другую. И хватит со мной спорить, Дживз. Моё решение непоколебимо. Для того, чтобы успешно завершить дело Огастеса Финк-Ноттля, существует лишь один путь, и я намерен пройти его до конца.
— Слушаюсь, сэр.
— Вот так-то лучше. Значит, решено. А теперь поговорим о другом. Ты, конечно, обратил внимание, что я собрался привести свой план в исполнение завтра утром. Не удивлюсь, если ты ломаешь себе голову, почему я принял такое решение. Почему, Дживз?
— Я думаю, сэр, вы считаете, что коль дело сделано должно быть, то надо действовать, не медля.
— Отчасти, Дживз, отчасти. Но не совсем. Нет, не совсем. Главная причина, по которой я назначил определённую дату для нанесения решительного удара, заключается в том, что завтра, о чём ты несомненно забыл, должно состояться вручение призов в Маркет-Снодсберийской классической средней школе, где Гусик должен править бал. Таким образом, разбавив соковое пойло благородным напитком, я добьюсь, что Гусик покорит не только сердце мисс Бассет, но также сердца родителей и учеников, перед которыми ему придётся выступать.
— Образно говоря, вы собираетесь поймать двух зайцев одновременно, сэр.
— Очень образно. Молодец, Дживз, хорошо сказал. Я проделал гигантскую работу, и теперь самое трудное позади. Остаются мелочи. Вот, кстати, одна из них. Я тут пораскинул мозгами и пришёл к заключению, что будет лучше, если я останусь как бы в стороне, а сок сдобришь ты.
— Сэр?
— Дживз!
— Прошу прощенья, сэр.
— Ты не понял. Сейчас объясню, почему я пришёл к такому заключению. Посуди сам, ведь тебе куда проще, чем мне, получить доступ к соку. Я обратил внимание, что Гусику его подают каждый день в большой кружке. Завтра утром перед ленчем она будет стоять на кухне, и ты запросто, не вызывая подозрений, сможешь добавить в неё на пару пальцев джина. Тебе это не составит труда.
— Несомненно, сэр, но:
— Не говори «но», Дживз.
— Боюсь, сэр:
— Твоё «боюсь, сэр» звучит ещё хуже.
— Я лишь хотел довести до вашего сведения, сэр, что, как мне не жаль, я вынужден, изъясняясь ясным и точным языком закона, прибегнуть к nolle prosequi.
— Это ещё что?
— Юридический термин, сэр, выражающий отказ от дальнейшего ведения дела. Друтими словами, хотя я всегда готов с радостью выполнить практически любое ваше распоряжение, в данном случае, несмотря на глубокое уважение, которое я к вам испытываю, я не в силах откликнуться на вашу просьбу.
— Ты имеешь в виду, что не сдобришь сок джином?
— Совершенно верно, сэр.
Я был потрясён. Только сейчас я начал понимать, как должен чувствовать себя полководец, который приказал бросить полк в атаку и услышал в ответ, что солдаты сегодня не в настроении воевать.
— Дживз, — сказал я, — должен признаться, этого я от тебя не ожидал.
— Нет, сэр?
— Нет, Дживз. Естественно, я понимаю, что сдабривать апельсиновый сок Гусика джином не входит в твои повседневные обязанности, за которые я каждый месяц аккуратно плачу тебе деньги, и, если ты вздумал придерживаться не духа, а буквы нашего контракта, ничего тут поделать нельзя. Однако позволь мне заметить, что я разочарован. Сильно разочарован. Феодальным духом здесь даже не пахнет, Дживз.
— Мне очень жаль, сэр.
— Ничего страшного, Дживз. Да, ничего страшного. Знай, что я задет, но совсем не сержусь.
— Слушаюсь, сэр.
— Это всё, Дживз.
ГЛАВА 14
Моё расследование показало, что друзья, с которыми Анжела надумала провести день, были самыми настоящими деревенскими клушами по имени Стречли-Бадды, проживавшими в своём поместье, Кингхэм-Мэнор, примерно в восьми милях от Бринкли-корта по дороге к Першору. Лично я был с ними незнаком, но, видимо, они обладали неведомой притягательной силой, потому что Анжела вернулась домой только вечером и едва успела переодеться к обеду. Соответственно, я оставался связанным по рукам и ногам до тех пор, пока, допив остатки кофе, все присутствующие не покинули столовую и не разбрелись кто куда. После недолгих поисков я обнаружил свою кузину в гостиной и немедленно начал приводить свой план в исполнение.
Как вы сами понимаете, я приблизился к Анжеле, испытывая совершенно другие чувства, чем двадцать четыре часа назад, когда в этой же самой гостиной я стоял перед Медлин Бассет, и, хотите верьте, хотите нет, готов был сквозь землю провалиться. Как я уже говорил Тяпе, я очень любил Анжелу, и болтать с ней было для меня одним удовольствием. К тому же, судя по её внешнему виду, ей просто необходимы были дельный совет и моё сочувствие.
По правде говоря, выглядела она ужасно. Честное слово, я был просто шокирован тем, как она выглядела. Совсем недавно в Каннах моя кузина была классной девчонкой, живой и очаровательной, полной задора и веселья. Сейчас же её лицо было бледным и мрачным, совсем как у форварда хоккейной женской команды, которая, схлопотав от соперницы по лбу, получила к тому же две минуты штрафа «за подножку». В любой нормальной компании Анжела привлекла бы к себе всеобщее внимание, но так как в Бринкли-корте стандарт мрачности намного превысил норму, её состояние осталось незамеченным, и я бы не удивился, если бы дядя Том, скрючившийся в своём кресле и наверняка ожидавший конца света, заметил бы, что его дочь сегодня слишком бурно радуется жизни.
Итак, я начал приводить свой план в исполнение с присущим мне изяществом.
— Анжела, старушка, рад тебя видеть.
— Берти, зайчик, здравствуй.
— Наконец-то ты вернулась. Я успел по тебе соскучиться.
— Правда, зайчик?
— А ты как думала? Пойдём, пройдёмся?
— С удовольствием.
— Вот и умница. У меня к тебе разговор не для посторонних ушей.
Мне показалось, именно в этот момент с бедным Тяпой случилось нечто вроде приступа. Пока мы с Анжелой разговаривали, он сидел, уставившись в потолок, в кресле неподалёку и вдруг подпрыгнул, как лосось, попавшийся на блесну, и взмахом руки отшвырнул от себя столик, на котором находились ваза, флакон сухих духов, две фарфоровые китайские собачки и толстый том сочинений Омара Хайяма в кожаном переплёте.
Тётя Делия испустила изумлённый охотничий клич. Дядя Том, наверняка вообразивший, что это начало конца света, принял участие в побоище, вдребезги расколошматив кофейную чашку.
Тяпа безжизненным тоном извинился за свою неловкость. Тётя Делия, громко застонав, ответила, что ничего страшного не произошло. А Анжела высокомерно посмотрела вокруг себя, словно была средневековой принцессой, перед которой провинился один из её самых ничтожных подданных, и вышла со мной за дверь, высоко подняв голову. Через несколько минут мы уже сидели на одной из садовых скамеек, и я приготовился исполнить свой долг.