Я имею в виду, она преподнесла мне сюрприз, да ещё какой! Тщательно составляя свой план, который я привёл в исполнение несколько минут назад, я никак не предполагал, что она тут же встанет на мою точку зрения и с воодушевлением меня поддержит. Я был готов к истерике, скандалу и даже к тому, что на меня набросятся с намерением выцарапать глаза и выдрать волосы. Да, я был готов к любым женским штучкам, а женщины всегда держат про запас что-нибудь новенькое, но того, что произошло, я никак не ожидал.
Сами понимаете, я допустил промашку, вот только не знал какую, и это заставило меня задуматься.
Тем временем Анжела с энтузиазмом продолжала развивать свою мысль звонким бодрым голосом, как будто наконец-то нашла родственную душу, с которой можно поделиться. Дживз сразу назвал бы слово, которое тут подходит. По-моему, «экстаз», если, конечно, это не прохудившаяся посудина, в которой когда-то стирали бельё. Но если всё-таки «экстаз», именно в нём Анжела и пребывала, воодушевлённо перемывая косточки бедному Тяпе. А если б вы закрыли глаза и вслушались бы только в звуки её голоса, вы запросто смогли бы подумать, что придворный поэт восхваляет какого-то восточного монарха или Гусик Финк-Ноттль описывает свои встречи с тритонами.
— Как я рада, Берти, что нашёлся хоть один разумный человек, не побоявшийся сказать правду об этом Глоссопе. Мама утверждает, что он хороший парень, представляешь, какой абсурд? С первого взгляда видно, что даже ангел с ним не уживётся. Он капризен, и истеричен, и упрям, и обожает спорить, даже когда сам знает, что несёт чушь, а он всегда несёт чушь, и слишком много курит, и слишком много ест, и слишком много пьёт, и мне не нравится цвет его волос, если, конечно, три волосины можно назвать волосами. Через год-другой он станет лысым, как бильярдный шар, и представляю себе, какой у него будет вид, если он и сейчас далеко не красавец. А как он кушает? Жуткое дело. У него просто рот не закрывается. Поверишь ли, Берти, я своими собственными глазами видела, как в час ночи он с упоением поглощал пирог с говядиной и почками в кладовке. Уплёл его до последней крошки. А ведь ты помнишь, как незадолго до этого он до отвала наелся за обедом? Отвратительно, вот как я это называю. Но я не могу сидеть с тобой всю ночь и разговаривать о людях, которые того не стоят и к тому же не могут отличить акулу от камбалы. Зачем попусту тратить время? Пока, Берти. До скорого.
И, поправив шаль на изящных плечах, она упорхнула, оставив меня в одиночестве.
Впрочем, как выяснилось, одиночество моё не было полным, потому что не прошло и нескольких секунд после её ухода, как кусты передо мной раздвинулись и на сцене появился Тяпа.
ГЛАВА 15
Я прищурился. Сумерки сгустились, и, соответственно, видимость оставляла желать лучшего, но тем не менее было ещё достаточно светло для того, чтобы разглядеть Тяпу, а когда я его разглядел, то проникся убеждением, что мне станет куда легче на душе, если мы окажемся по разные стороны доброй, старой, крепкой дубовой скамейки. Думаю, не надо объяснять, что я стартовал как ракета и в мгновение ока очутился там, где хотел.
Моя изумительная реакция произвела нужное впечатление. Тяпа явно растерялся. Он остановился как вкопанный и обескураженно посмотрел на каплю пота, катившуюся по моему носу.
— Так! — воскликнул он, приходя в себя, и, по правде говоря, я удивился, дальше некуда. Я имею в виду, мне казалось, восклицания вроде «Так!», или «Квота!», или «Эврика!» можно прочесть только в книгах, а в жизни нормальные люди таких слов не говорят. Тем не менее Тяпа сказал: «Так!», и с этим теперь ничего уже нельзя было поделать. Мне оставалось лишь смириться с тем, что он книжный червь, и действовать, исходя из ситуации.
Кто-кто, а Бертрам Вустер не мог не заметить, что бедный старина Тяпа был на взводе. Я не стану утверждать, что из глаз его вырывалось пламя, но искры из них сыпались, я сам видел. Что же касается всего остального, то руки у него были сжаты в кулаки, уши дёргались, а скулы ходили ходуном, словно он тщательно пережёвывал бифштекс. Из его головы торчали ветки и веточки, а сбоку в волосах запуталась пчела, которая наверняка заинтересовала бы Гусика Финк-Ноттля. Меня она, по правде говоря, совсем не интересовала. Честно признаться, мне было не до пчёл.
— Так! — повторил он.
Тот, кто хорошо знает Бертрама Вустера, разбуди его ночью, поведает вам, что он, Бертрам Вустер, в минуты опасности умеет мгновенно находить выход из любого положения. И чем сильнее опасность, тем хладнокровнее и решительнее он действует. Кто, например, схваченный неумолимой рукой закона в ночь после регаты между Кембриджем и Оксфордом и отправленный в полицейский участок на Вайн-стрит, мужественно назвался Юстасом Х. Плимсолом и таким образом не позволил вывалять в грязи и предать ненужной гласности благородное, древнее имя Вустеров? А кто:
Впрочем, не буду хвастаться. Мой послужной список говорит сам за себя. Три раза фараонам удавалось меня сцапать, но ни одного, ни единого раза мне не выносили приговор под моей настоящей фамилией. Кого угодно в «Трутне» спросите, и вам скажут, что я говорю чистую правду.
В настоящий момент ситуация с каждой секундой обострялась и грозила стать неуправляемой, но я не потерял голову. Можете мне поверить, я сохранил присутствие духа. Широко, по-дружески улыбаясь и надеясь, что Тяпа разглядит мою улыбку, несмотря на темноту, я сердечно и весело произнёс:
— Привет, Тяпа. Это ты?
Он ответил, что я не ошибся.
— И давно ты здесь?
— Давно.
— Замечательно. Я как раз тебя искал.
— Ты меня нашёл. Выходи из-за скамейки.
— Спасибо, старина. Мне и здесь неплохо. Люблю прислоняться к чему-нибудь прочному. Хорошо, когда есть на что опереться.
— Не пройдёт и двух секунд, — пообещал Тяпа, — и тебе станет хорошо на всю оставшуюся жизнь. Ты будешь опираться на костыли, пока тебя не похоронят.
Я поднял брови. Вряд ли он заметил мой недоумённый жест в темноте, но мне так было спокойнее.
— И это говорит Хильдебранд Глоссоп?
Он опять заверил меня, что я не ошибся, и добавил, что, если у меня возникли сомнения на этот счёт, я могу подойти к нему поближе и сам во всём убедиться.
Я вновь поднял брови.
— Знаешь, Тяпа, мне бы не хотелось, чтобы наш дружеский разговор проходил в столь язвительном тоне. Не знаешь, кстати, слово «язвительный» тут подходит?
— Нет, не знаю, — ответил он и заскользил вдоль скамейки.
Очевидно, если я хотел как-то выкрутиться, необходимо было срочно объяснить ему, в чём было дело. Тяпа продвинулся уже футов на шесть, и хотя, пока он ко мне приближался, я от него удалялся, одному богу было известно, когда данное равновесие нарушится.
Сами понимаете, я не стал медлить и сразу взял быка за рога.
— Догадываюсь, о чём ты думаешь, Тяпа, — сказал я. — Если ты торчал и этих кустах, пока мы беседовали с Анжелой, мне кажется, ты всё слышал.
— Тебе кажется правильно.
— Вот как? Ну хорошо, давай не будем обсуждать нравственную сторону твоего поступка. Нам это ни к чему. Само собой, — таково мнение большинства, подслушивать и подглядывать неприлично, и многие пуристы, как называет их Дживз, наверняка поджали бы губы, покачали бы головами и вспомнили бы о правилах хорошего тона, но мы обойдём этот вопрос стороной. Мне бы не хотелось ранить твои чувства, старина, но всё-таки я, хоть мы говорим не об этом, считаю твоё поведение недостойным англичанина. Да, Тяпа, старина, ты не можешь не согласиться, что ни один джентльмен-англичанин так не поступил бы.
— Я шотландец.
— Правда? Впервые слышу. Просто удивительно, никогда не подумаешь на человека, что он шотландец, если он не кричит через слово: «Ох, ах!» и зовут его не Мак-как-там-дальше. И кстати, — продолжал я, подумав, что не мешает перевести разговор на другую тому, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, не смог бы ты удовлетворить моё любопытство по поводу национального шотландского кушания? Чем начиняют бараний рубец? Этот вопрос почему-то всегда меня мучил.