— Мне не нужна работа.
— Нужна она тебе или нет, роли не играет, мой мальчик. Тебе предстоит работа, на которую способен только мужчина. И чтоб через двадцать минут ты был застёгнут до последней пуговицы.
— Но, послушай, у меня нет сил застёгивать пуговицы. Я умираю.
Тётя Делия нахмурилась.
— Ну ладно, — неохотно сказала она. — Из человеческого сострадания я дам тебе денёк-другой, чтобы встать на ноги. Жду тебя не позднее тридцатого.
— Но, прах побери, что в конце концов случилось? О какой работе ты говоришь? Зачем мне работа? В каком смысле работа?
— Если ты заткнёшься хоть на минуту, я отвечу. Работа простая и к тому же доставит тебе массу удовольствия. Ты знаешь Маркет-Снодсберийскую классическую среднюю школу?
— Конечно, нет.
— Это классическая средняя школа в Маркет-Снодсбери.
Как вы понимаете, ответ мой был ироничен, дальше некуда.
— Не трудно догадаться, — сказал я.
— Откуда мне было знать, что до тебя так быстро дойдёт? Твои умственные способности вошли в поговорку. Ну, хорошо. Итак, Маркет-Снодсберийская классическая средняя школа это, как ты догадался, классическая средняя школа в Маркет-Снодсбери, и я — одна из попечителей.
— Ты хочешь сказать, попечительниц.
— Я не хочу сказать попечительниц. Вспомни, болван, ведь когда ты учился в Итоне, там был совет попечителей? Ну, вот. В этом отношении классическая средняя школа в Маркет-Снодсбери ничем не отличается от Итона. А я — член совета, и мне поручили организовать церемонию вручения призов, которая состоится в последний день сего месяца, чтобы тебе было понятнее, тридцать первого числа. Уяснил?
Я кивнул и сделал ещё один глоток живительной влаги. Даже после такого грандиозного события, как день рождения Гориллы Твистлтона, мне не составило труда следить за ходом её мысли.
— Да. Я внимательно слежу за ходом твоей мысли, тётя Делия. Маркет-Снодсбери: средняя классическая школа: совет попечителей: вручение призов: Проще некуда. Но при чем здесь я?
— Вручать призы будешь ты.
Мои глаза, — нет, я не шучу, — полезли на лоб. Большей бессмыслицы я в жизни не слышал. Бред, да и только. Чтоб такое сморозить, надо день отсидеть на солнце без шляпки.
— Я?
— Ты.
Мои глаза снова полезли на лоб.
— Ты меня имеешь в виду?
— Именно тебя.
Мои глаза полезли на лоб в третий раз.
— Ты водишь меня за нос.
— Я не вожу тебя за нос. Ничто на свете не заставит меня дотронуться до твоего омерзительного носа. Меня подвёл викарий. Вывихнул себе то ли копыто, то ли ляжку и сошёл с дистанции, Написал, что не сможет участвовать в церемонии. Можешь представить себе моё состояние. Я обзвонила всех в округе, но никто не взялся мне помочь. А затем я вспомнила о тебе.
Я решил пресечь этот бред в корне. Как никто другой я готов прийти на помощь тётушкам, которые того заслуживают, но всему есть предел. Так сказать, границы допустимого.
— Ты хочешь, чтобы я раздавал призы в твоей, разрази её гром, школе?
— Вот именно.
— И произнёс речь?
— Естественно.
Я насмешливо рассмеялся.
— Ради всего святого, прекрати кудахтать. Дело слишком серьёзное.
— Я не кудахтал. Я смеялся.
— Правда? Не сомневалась, что ты обрадуешься.
— Я смеялся насмешливо, — объяснил я. — Ты не заставишь меня вручать призы ни за какие коврижки. Даже не надейся.
— Ты будешь вручать призы, мой мальчик, или твоя тень никогда больше не упадёт на порог моего дома. Сам знаешь, что это значит. Забудь об обедах Анатоля раз и навсегда.
Я не совру, если скажу, что задрожал с головы до ног. Речь шла о её шеф-поваре, короле и боге кухни, который умудрялся из обычных продуктов готовить блюда, таявшие во рту. При одном упоминании о нём у меня текли слюнки. Анатоль был тем самым магнитом, который притягивал меня в Бринкли-корт со страшной силой, и, должен признаться, самые счастливые мои воспоминания были связаны с его рагу, подливками, и так далее, и тому подобное. Одна мысль о том, что никогда больше мне не доведётся поглотить всю эту вкуснятину, сводила меня с ума.
— Но послушай! Прах побери, это уж слишком!
— Так и знала, что тебя проймёт. Старый чревоугодник.
— Я не старый чревоугодник, — оскорблённо сказал я. — Нельзя обзывать нехорошими словами человека, который ценит искусство гения.
— Должна признаться, повар у меня, что надо, — согласилась моя ближайшая и дражайшая. — Но тебе не перепадёт ни кусочка, если ты откажешься выполнить мою маленькую пустяковую просьбу. Заруби себе на носу: думать забудь о том, как пахнет его стряпня.
Я начал понимать, что чувствует кролик, попавшийся в капкан.
— Но почему я? Зачем я тебе понадобился? Сама себя спроси, кто я такой?
— Сто раз спрашивала.
— Я имею в виду, тут нужен совсем другой человек. Призы всегда вручают какие-нибудь важные шишки. Когда я учился в школе, к нам на церемонию приезжал премьер-министр или кто-то в этом роде.
— Ты учился в Итоне. Мы, в Маркет-Снодсбери, не так привередливы и готовы аплодировать каждому, у кого есть штрипки.
— Почему бы тебе не поручить это дело дяде Тому?
— Дяде Тому!
— А что такого? У него есть штрипки.
— Берти, — сказала она, — я объясню тебе, почему не могу обратиться к дяде Тому. Надеюсь, ты не забыл, что в Каннах я проигралась в баккара до нитки. Так вот, недалеко то время, когда мне придётся сообщить эту новость Тому. А если я в придачу попрошу его надеть перчатки, цилиндр и раздать призы ученикам средней классической школы в Маркет-Снодсбери, он со мной как пить дать разведётся. Пришпилит записку к подушке и будет таков. Нет, мой мальчик, всё решено и подписано. Мне нужен ты и никто другой.
— Но, тётя Делия, послушай, я для этого дела вовсе не гожусь. Уверяю тебя, ты делаешь большую ошибку. Я всё тебе испорчу. Если не веришь, спроси Дживза, и он расскажет тебе, как однажды я произнёс речь в школе для девочек. Ты даже представить себе не можешь, как глупо я выглядел.
— И я от души надеюсь, что ты будешь выглядеть так же глупо тридцать первого числа сего месяца. Как ты думаешь, почему я выбрала именно тебя? С твоей помощью я оживлю одно из самых тоскливых зрелищ на свете. В конце концов, имею я право повеселиться? Ну, а теперь будь умницей, Берти. Тебе наверняка пора делать утреннюю гимнастику, так что я исчезаю. Жду тебя через день-другой.
Должен вам сказать, тётя Делия поступила со мной самым свинским образом. Бессердечно, вот как я это называю. Несмотря на плачевное состояние, в котором я находился после дня рождения Гориллы Твистлтона, она нанесла мне предательский удар в спину, и теперь, как вы сами понимаете, у меня на душе кошки скребли.
Кошки всё ещё скребли у меня на душе, когда дверь открылась и в комнате появился Дживз.
— Мистер Финк-Ноттль, сэр, — объявил он.
ГЛАВА 5
Я посмотрел на него одним из своих убийственных взглядов.
— От кого, от кого, Дживз, а от тебя я этого не ожидал, — сказал я. — Тебе прекрасно известно, что вчера я пришёл домой в неурочный час. Ты хорошо знаешь, что я едва успел выпить свой утренний чай. Ты не можешь не понимать, как голос моей тёти Делии действует на человека с головной болью. Короче говоря, ты в курсе моих страданий и тем не менее навязываешь мне каких-то там Ноттлей. Или ты считаешь, я сейчас в состоянии отличить Финка, прах его побери, от Ноттля?
— Но разве вы не дали мне понять, сэр, что желаете видеть мистера Финк-Ноттля, как только он придёт, чтобы лично заняться его делом?
Должен признаться, слова Дживза были для меня всё равно что холодный душ. После всех своих несчастий я совсем забыл, что Гусик нуждается в моей незамедлительной помощи. Само собой, возразить мне было нечего. Своих клиентов нельзя гнать в шею. Я имею в виду, Шерлок Холмс, к примеру, никогда бы не вытурил клиента только потому, что накануне гулял допоздна на дне рождения доктора Ватсона. Я, конечно, предпочёл бы консультировать пострадавших в удобное для меня время, но, если Гусику нравилось вставать с петухами, я не имел прав а увиливать от своих обязанностей.