Его ждала ночь. Первая ночь в статусе отца. Та самая, которую он начал бояться ещё днём.
«Отец!» — вспоминал он своего родителя, сидя в полной темноте в квартире Кирка. Александр вошёл сюда и, не разуваясь и не зажигая свет, в отрешенности и опустошении тяжело опустился в кресло. Как сделал бы это столетний, дряхлый старик. Проследив в этот момент за собой словно со стороны, он почему-то пожалел, что сейчас его таким не видит Жаклин. А поняв, что хочет вызвать жалость, очень сильно разозлился и взял себя в руки.
Парень всегда чувствовал, что Кирк ему неплохо заменяет отца, хоть после последних событий это и казалось каким-то даже странным и неуместным.
«Чушь какая-то. Причём здесь Кирк? Эта девочка моя кровь и плоть». — Перед его глазами встала Эдельвейс. Наверное, даже встретив её где-нибудь в Аргентине на улице или в пустыне Монголии, он не смог бы пройти мимо и не задержать на ней свой взгляд.
«Чёрт бы меня подрал», — сжал челюсти Александр и, облокотившись о колени и запустив руки в свои жёлто-пепельные вихры, сгрёб полные жмени волос. Он ужаснулся насколько ему, оказывается, не хватает сейчас отца. Родного. И всегда не хватало. Он бы показал ему Дэлли, посмотрел: как отец берёт её на руки, как улыбается ей, как позволяет маленьким ладошкам прикасаться к своему лицу. Ему нужна была модель поведения родителя мужского пола и если раньше казалось, что он лишился её уже будучи вполне взрослым, то сейчас стало понятно, что произошло это почти в том возрасте, когда он только мог бы начать перенимать опыт отцовства. И опять появился повод в очередной раз разозлиться на родителя.
— Чёрт, — стукнул по коленке Александр.
«Отец рано ушёл… сбежал… и я… тоже… рано. Херовые из нас отцы», — выругался мужчина про себя.
Никогда ещё парень не чувствовал себя до такой степени безумным — мысль о том, что он теперь отец — не брат, не сын, не племянник, не дядя, а именно отец — и то, что Жаклин мать его ребёнка расправлялась с его мозгами, как хороший блендер с мякотью бананов.
А ему очень хотелось двинуться дальше и не перемалывать себе нутро, не пропускать себя через мясорубку, не буравить укорами и не метать кинжалы совести — разбитый и сломленный он не нужен ни себе, ни своим девочкам. Чтобы навёрстывать упущенное необходимо быть в форме.
Но мужчина понимал, что и без рефлексии ему с места не сдвинуться. И в прямом, и в переносном смыслах. Корить себя и линчевать было не только бессмысленно, но и очень важно одновременно — из прошлого нужно извлечь настоящее, соткать как полотно из нитей, тянущихся оттуда, из того самого момента, когда он в своём подъезде оторвался от Жаклин, сделал шаг назад и сказал: «Иди». Когда оттолкнул её.
Он вспомнил свой подарок туфельку.
— Боже, — Александр закрыл лицо руками.
Сегодня днём он шёл к любимой девушке с полной уверенностью, что тогда, у себя в подъезде всё сделал правильно. И вот теперь…
Бессмысленность самобичевания шла рука об руку с беспомощностью — прошлого не изменить. Оно само с этим отлично справляется. Теперь для него начал меняться не только его настоящий мир, и даже не прошлый, изменилось ко всему этому отношение.
Эта женщина родила ему дочь, а он почти четыре года ничего не знал об этом, занимался там своими мужскими разборками, учился, женился, разводился. А она в это время вынашивала, рожала, кормила грудью, вставала ночами, экономила, воспитывала, работала, читала сказки на ночь, лечила, поила горячим молоком. Как вообще впустила его в квартиру после такого? Да и вообще, как жила без него? Без никого.
Конечно, мужчина понимал, что, скорее всего, силы девушке давала их дочь. Но у Жаклин не было их любви, она думала, что их чувств больше нет. А у него есть. У него есть и дочь, и любовь её матери.
— Жаклин, — Александр подскочил с кресла и направился к одной из довольно больших музыкальных колонок, стоявших в гостиной Кирка. Нажав на переднюю панель одной из них, он повернул её, и перед ним оказался средних размеров сейф. Открыв дверцу и достав оттуда ключи от машины, он только лишь хлопнул рукой по лежавшим там нескольким пачкам евро, тут же всё закрыл и выскочил из квартиры, машинально замкнув замок.
Здесь, в квартире Кирка на BarclayRoad лежали ключи только от Maserati Gran Turismo — машины неудобной и непрактичной, но зато весьма показательной и знаковой. Кирк ездил на ней заключать договора на выгодных для себя условиях. Свою чёрную Q7, коричневую копию которой он когда-то подарил племяннику, и которую тот благополучно разбил вдребезги о колону дома на LadbrokeRoad мистер Бикстер уже давно продал. Но зато в большом гараже загородного дома Итана и Марго МакРосс уже стояла его новая Q7 гораздо более поздней модификации, поскольку Кирк тоже любил с семьёй наведываться в хайлэндс и прививать сыну, шотландцу по рождению, любовь к этнической родине и горам.
Выгнав из территориального гаража машину, Александр по ночному Челси довольно быстро домчался к дому Жаклин. То здесь, то там на улицах ему попадались на глаза люди, но на самой BovingdonRoad не было ни души и только лишь безмолвно и неподвижно стояли под домами припаркованные машины.
Остановившись возле фонарного столба с горящей лампой жёлтого уличного света, прямо возле дома его, теперь уже семьи, мужчина, быстро заглушив двигатель и потушив фары, выскочил из машины.
Взлетев на крыльцо заветной квартиры, даже не поставив авто на сигнализацию, он кратко позвонил. С той стороны сразу же громко и показательно рявкнула Сула.
«Чёрт. А вот про неё-то я и забыл», — в досаде запустил парень руку в волосы, доставая из кармана телефон. Возможно, придётся набрать номер Жаклин, который он попросил тот же час после её разговора с Робертом в супермаркете, если она не откроет. Но тут уже зажёгся свет в длинном узком окошке прихожей.
— Кто там? — глухо послышался голос девушки.
— Жаклин, это я. Открой, пожалуйста.
За дверью послышалось копошение.
— Сула, фу. Нельзя.
Пару раз лязгнул замок и дверь распахнулась.
Он буквально снёс её с места и пригвоздил собой к стене рядом. Не дав возможности опомниться, Александр тут же впился в любимые желанные губки, а руками обхватил талию в хлопковом, стёганом халате.
Но и Сула тоже не дремала. Жаклин не успела отпустить её ошейник, поэтому собака не смогла в свойственной ей манере впиться гостю где-нибудь внизу, в лодыжку или голень. Она схватила то, что оказалось ровно напротив её пасти, а точнее — коленку. Но поскольку коленная чашечка парня такого роста как Александр МакЛарен, это тоже не семечко рожкового дерева, то собаке удалось только лишь обхватить её челюстями, но сильно сжать не получилось — слишком широко была разинута пасть.
— А-а-а-а… — приглушенно взвыл парень, хватаясь за ногу.
— Сула! — крикнула Жаклин довольно громко и дёрнула за ошейник.
Собака тут же разжала челюсти. На морде было написано, что она всё понимает, но и её тоже понять нужно.
— Уф-ф, — держался ладонями за коленку гость.
— Сула, бессовестная такая! — поволокла охранницу Жаклин в ванную. — Сказала же: «Нельзя». Почему не слушаешься?
Хозяйка отвела животное и тут же прибежала к парню, который при свете лампы в прихожей, пытался рассмотреть дырочки на своих джинсах.
— Идём скорей на кухню, — потянула его за руку девушка. Александр похромал за ней.
— Ставь ногу, — подвинула Жаклин ему низенький детский стульчик. Гость тут же послушался. — Ну… тут у тебя прокусана штанина, — пригнувшись и прищурившись, осторожно, но уверенно и умело дотрагивалась доктор Фортескью до пострадавшего участка. — Чтобы осмотреть получше положено разрезать, — выпрямилась она.
— Режь, — кивнул Алекс.
Девушка достала ножницы и разрезала сбоку брючину до самого таза.
Никакой трагедии с коленом не оказалось, Сула даже до крови не прокусила, а только лишь очень сильно прижала и сдавила ткани и покарябала кожу. Поэтому Жаклин продезинфицировала рану, намазала ранозаживляющим кремом и перевязала.
— Мазь с анестезирующим эффектом, — поясняла она, зашивая штанину крупными рабочими стежками и стыдясь в это время своих собственных мыслей.