«Мне опять повезло, что я попал в зависимость к Жак, а не к какой-нибудь дуре», — порадовался мужчина и, подумав об уме своей женщины, вспомнил кое-что важное.
— Кирк ничего не спросил меня про Джесс, — проговорил он задумчивым, но не тревожным голосом.
Девушка не ожидала такой темы, поэтому в растерянности распахнула глаза и закусила верхнюю губу.
— Он ведь знает, что ваш брак по расчёту.
Мужчина вздохнул.
— Да, но для него Гордон должен быть членом клана Бикстер. Точно так же, как и Эдельвейс. — Жаклин молчала и поэтому парень продолжил: — И, если он не интересуется его судьбой, значит… значит, — Александр вздохнул, — либо слепо полагается на меня, что я не брошу своего ребёнка, либо уже догадался, что это не мой сын.
Жаклин задумалась.
— Я думаю… — она потёрла кончик носа, отвернувшись в окно и глядя на улицу Saint — Charles, по которой они проезжали в это момент. — Насколько я за ним понаблюдала — его либо всё устраивает, либо ему всё равно. Мне он не показался затаившимся, — повернулась она к пареню.
Тот поднёс её руку к губам и поцеловал.
— Мне тоже.
— А ещё мне кажется, что это Тильда сумела его так… обработать. — Александр взглянул на девушку и обаятельно улыбнулся. Именно обаятельно. — Вот говорят же, что муж голова, а жена — шея. Вот она и есть такая… шея.
— Что же, — сложил губы дудочкой парень. — Тогда нам с ней очень повезло.
— Угу, — в задумчивости мелко закивала Жаклин.
А в ресторане выяснилось, что лишней была не квартира, вернее, не только она, лишним был как раз-таки этот ужин.
Александр, так тот сразу заказал что-нибудь, что быстрее проглатывается и не требует тщательного пережевывания. Не дошли они ещё до той стадии, когда могли свободно, сидя друг напротив друга и расслабляясь вином и приглушенной игрой на рояле, отдаться гастрономическим изыскам, пусть даже и награждённым звёздами Мишлен, а под них — предвкушению и соблазнению. Пока хотелось только секса. Грубого, прямолинейного и результативного. Любимого тела под ладонями, любимых губ на своих губах, любимых стонов в ушах — близости. Дорваться, наконец, друг до друга.
Блюда были отменными, сервис сказочным, обстановка обволакивающей, но сожрать хотелось только друг друга. И хотелось очень сильно. Всю трапезу они просидели, почти не разговаривая и давясь вкуснятиной, и слюна выделялась только в предвкушении ночи.
Наконец Александр не выдержал и рассмеялся.
— Чёрт бы меня побрал, — запустил он себе руку в волосы.
Жаклин лишь целомудренно улыбнулась, но ту же кокетливо, как ей показалось, на французский манер, состроила парню глазки.
В квартиру они ехали на такси ресторана. Алекс так и не понял: как ему удалось не напасть на Жаклин на заднем сидении. Он решил, что если выдержит сейчас, то сможет сдвинуть земную ось, если понадобится. А когда они вошли в обозначенный подъезд, то перед ними сразу же предстала кованая решётка лифта.
Оба застыли. Парень ни секунды не сомневался, что земную ось он, может быть, и сдвинет, но вот лифт, чёрт бы его побрал…
«Мы в нём застрянем к чёртовой матери, — закусил он щёку изнутри. — До утра».
Был вариант добираться до последнего этажа по лестнице.
«Долго», — рубанул про себя Александр и решительно взялся за ручку решётки.
Двери ещё не успели встать на место, а он уже прижал Жаклин к стене собой, распластал руки по стене и впился ей в губы.
«Всё», — последнее, что он подумал, а дальше — провал.
Вспоминая спустя некоторое время всё, что случилось в этой квартире, оба сошлись на слове «угар».
Самозабвение, сладострастие, ликование и умопомрачение, безудержное проявление желания. Оно здесь буквально царило или даже царствовало. Алчное, адское, жгучее, агрессивное, дикое, звериное, всё подчиняющее и всепоглощающее. Желание интимного, примитивного плотского контакта и желание любви одновременно. Любви давней, проверенной временем. Временем длиной в четыре года. Четыре долгих сложных года.
Почувствовав её нежное тело с изгибами и выпуклостями по всему своему твёрдому и плоскому, Александр перестал понимать: кто он, где он, почему и каким образом. А вместо ощущения себя, внутри всплыли воспоминания, каково это, когда его разрывающийся от желания и возбуждения член сжимают тесные упругие стеночки её тёплого, мокрого, скользко влагалища.
«Фак!»
Парень утробно кратко рыкнул, и с желанием сжал — наконец-то! — её крупные манящие груди и почувствовал, что лучше ему быть уже не может. Это было аптекарски чистое отборное наслаждение. Рай.
А Жаклин в это время сильно прижатая довольно крупным твёрдым сильным мужским телом, вроде бы должна была чувствовать стеснённость, но её наоборот распирало от лёгкости и какого-то внутреннего полёта. Александр даже не почувствовал, как она вытащила из его классических чёрных брюк рубашку небесно-голубого цвета. Положив ладони на его обнажённое, такое родное, долгожданное, желанное, любимое тело, она принялась водить ладонями по спине парня, чувствуя, что «улетает». Ей до умопомрачения захотелось раствориться сейчас в этом человеке, слиться с ним, соединиться, сделать так, чтобы даже сам Господь Бог больше никогда не смог их разъединить. Гарантированно.
Чтобы то, что поддерживает в них жизнь, было одним на двоих. Чтобы никто и никогда не отнял у неё человека, который является для неё кислородом, который она вдыхает и не разлучил её с тем, кто с кровью течёт по её артериям. И даже то, что теперь у Алекса кололась щетина, воспринялось Жаклин как вишенка на торте.
В принципе, лифт их вполне устраивал бы, но тот быстро приехал.
Двери открылись. Они, не в силах разъединиться, неловко вывалились наружу, и Александр нащупал у себя в кармане ключ, который им дала Матильда. Дверь открылась после третьего щелчка, а квартира оказалась вполне ожидаемой. Пахло залежалым текстилем, пылью, деревом, какойто химией и засохшей канализацией. Все предметы мебели были накрыты большими кусками флизелина.
Гостиная начиналась сразу от прихожей, без коридора и перегородок, но даже до неё они дошли не сразу.
Как только дверь захлопнулась, Александр опять прижал Жак к покрашенной стене за входом и тут уже дал волю рукам. Он мял её грудь своими загребущими, вместительными, красивыми сильными ладонями, сжимая и возбуждаясь от её размеров, мягкости и упругости, а потом в такой же манере пустился по всему остальному, к чему мог дотянуться.
— Малыш… — выдохнул Александр каким-то не своим, чужим голосом и, не договорив, опять принялся с жадностью сминать её губы. Она тут же раскрылась ему навстречу и ответила на поцелуй, уже расстёгивая свой ремешок. Он надавливал языком у неё во рту на всё подряд, дотягивался и полизывал, взрывая себе голову и пах, от того, до какой степени они могут проникать друг в друга, и как далеко готовы впустить. До конца. До дна.
А малыш в это время жалела, что у неё не десять рук, тогда бы она могла одновременно и зарываться ему в волосы, и рвать пуговицы на рубашке, и водить руками по этому стройному любимому телу, и уже расстёгивать ремень и ширинку и лезть в штаны.
Хотелось одного — дорваться. Заполучить.
Немного удовлетворив потребность в поцелуе, Жаклин высвободилась и развернулась к Алексу спиной. Там имелась молния. Он аккуратно провёл собачкой по всей длине застёжки (с молниями не шутят, когда одежда в единственном экземпляре), и платье разошлось в стороны, открывая вид на такую красивую, тонкую, изящную, такую манящую женскую спинку. Александр, расстегнув застёжку бюстгальтера, с желанием прошёлся языком вдоль позвоночника, как бы собирая всю сладость с поверхности кожи девушки. Она пахла женщиной и была на вкус как женщина.
Любимая женщина. ЕГО женщина. Одна единственная на всём белом свете, которая заставляет плавиться и терять рассудок только лишь от прикосновений и поцелуев. Потом он поцеловал и лизнул её в плечико и шейку, просунул руки под одежду. Но Жаклин тут же развернулась и принялась высвобождаться из одежды и, естественно, запуталась, но и это уже было не важно, потому что Александр тоже помогал, забыв про то, что сам ещё одет полностью.