От такого накала мыслей и эмоций парень внезапно отключился, и из его головы и нутра каким-то волшебным образом пропало всё подчистую. Он был пуст. Как носитель со стёртой информацией.
И вот тут мужчина испугался. Он явно почувствовал, что если простит отца, то станет равнодушней, а ему никак нельзя становиться на эту скользкую дорожку. Равнодушие его засасывает. Как бездна, в которую он всматривается. Вместе с равнодушием самоубийство родителя станет частью его жизни, чуть ли не рядовым событием. Поэтому от греха подальше, сын решил оставить всё как есть.
— В любом случае, это была твоя жизнь. — Единственное, что решил он сказать вслух, тут же развернулся и широким шагом направился прочь по свежей зелёной траве поступью сына, который так и не простил своего отца.
Жаклин ждала его на лавочке недалеко от машины. Девушка приготовилась встретить мужчину хмурым и недовольным и уже начала придумывать, как бы его отвлечь.
Но Александр приближался весьма энергичной походкой, с довольной физиономией и горящими глазами. Она даже немного растерялась.
— Давно ждёшь? — улыбнулся парень.
— Нет, — немного заторможено мотнула головой Жаклин, поднимаясь с лавочки навстречу.
Он приблизился вплотную и как будто даже с разбегу накинулся на неё. Обнял, сильно прижал и опять впился в губы. На этот раз целовал нежно и с благодарностью.
— Садись в машину, — пригласил он, отстранившись.
— А мы сейчас куда? — поинтересовалась девушка, огибая капот Q7.
— К Итану. Поставим машину. — Улыбнулся водитель.
«Значит, я успею с ним поговорить», — успокоилась Жаклин.
Для начала, немного обсудив завтрашний отъезд в Лондон, они заговорили о переезде в Штаты. И когда Александр принялся рассуждать о том, как это можно устроить, как он приедет за ними, и как они потом все вместе будут собираться и уезжать, Жаклин долго его слушала, не перебивая, а потом положила ладошку на разделительный бардачок.
— Подожди, — воровато скосила она глаза на парня. — Не торопись.
Глава 68 Гусеница по имени Доротея
Глава 68
Гусяница по имени Доротея
— Горячая?
— Горячая.
— Вот видишь, я же говорю.
— И что делать?
— Сейчас принесу градусник.
— Какой градусник! Нужно врача вызвать!
Жаклин, развернувшись уходить за инструментом, остановилась с вытянувшимся лицом.
— А я кто, по-твоему?
Тот шумно выдохнул и с досадой запустил руку в волосы.
— Но ты же не педиатр! А тут нужен специалист!
Жаклин сложила губки бантиком и поправила на носу невидимые очки.
— Довожу до Вашего сведения, мистер МакЛарен, что перед Вами врач приёмного покоя с жетоном Спасателя и правом работы в медицине катастроф.
Мужчина кулаком ударил в ладонь и посмотрел на лежащую в постели дочь.
— Вот-вот, катастроф. Это катастрофа.
— А здесь никакой катастрофы нет, — продолжила доктор Фортескью, пропустив мимо ушей его исчерпывающий «диагноз», и указала рукой на Дэлли, — а, вероятнее всего, простая акклиматизация у ребёнка. Сейчас дам ей парацетамол, и завтра она будет в порядке. Ну, может, ещё раз к вечеру поднимется температура опять…
По мере того, как она произносила последнее, «тюльпаны» всё сильнее раскрывались от ужаса.
— Опять! — схватился за лоб их обладатель.
— Да, опять, — Жаклин уже начала подумывать, куда бы ей сбежать на этом крохотном островке и хорошенько посмеяться. — А ты как думал: дети растут.
— Пф-ф-ф, — закатил глаза папочка и закинул назад голову. — Да лучше бы я ещё одни переговоры с Вайпером провёл!
У Жаклин опять вытянулось лицо: парень не переставал её удивлять.
— Александр, ты чего. При чём здесь переговоры. Кто такой Вайпер?
— Да так… никто, — отмахнулся он. — Олень один.
— Иди, ложись спать, — положила ему руку на плечо Жаклин. — Ночь уже.
Сегодня, оставив свою хулиганку одну на этом крохотном частном острове, они весь день провели в аквапарке на Пуэрто-Рико и вернулись обратно только под вечер. Утром на катере троица добралась до порта Tallaboa, а оттуда на такси доехала до горы San German. С её вершины спускается небольшая, но весьма энергичная речка, на чистых водах которой и построили аквапарк «SurfN Fun Water».
Только вот папа с мамой не успели нормально покататься на желобах для взрослых или высоких пороговых горках — все силы и внимание ушли на дитя.
Но зато Эдельвейс веселилась за троих.
Только появившись в этом «Диснейленде на воде», ребёнок исползал все до единой плиты с фонтанчиками, очень сильно напоминающие Жаклин питьевые источники Рима. Бьющие из центра квадратов струйки воды девочка зажимала, то пальчиками, то ладошками, то животом, а потом освобождала и визжала, когда те выстреливали вверх словно гейзеры. Тут же рядом стояли настоящие водяные пушки. Эти орудия били такой струёй, что никакому водяному пистолету и не снилось. Дочка с мамой «расстреливали» папу к несказанному удовольствию последнего — температура воздуха приближалась к тридцати пяти по Цельсию в тени, а вне её, солнце жгло напалмом, не считаясь ни с желаниями, ни с самочувствием людей, и не сортируя их на привыкших к жаре и не знакомых с тропическим климатом. А после путешествия на катере Александр не возражал бы, если бы в него пальнули даже из настоящей пушки, не говоря уже о водяной.
Но больше всего им понравилось огромное ведро с водой, подвешенное на шестах и опрокидывающееся разом. По незнанию папа с мамой вначале оставили под ним дочь одну, и водяная масса сбила ребёнка с ног. Дэлли упала и довольно сильно перепугалась, захлебнувшись, но тут же попросила ещё, и когда папа попытался взять её на руки и встать вместе с ней, вырывалась до тех пор, пока её не оставили в гордом одиночестве и не опрокинули ведро по новой. Во второй раз Дэлли выстояла. Её счастью не было предела, а родители чуть не лопнули от гордости.
Поплавали и на надувных кругах, которые Алекс тут же окрестил «пончиками». А вот на лодках с электромоторами, некоего аналога машинок в Диснейленде, где можно врезаться друг в друга и играть в догонялки, катались уже только вдвоём с мамой — папе хватило и катера в океане.
Вернулись к себе на остров затемно. По пути вымотанный ребёнок уснул, а когда проснулся, мама сразу же обнаружила у него температуру.
— Дэлли, что у тебя болит? — Жаклин склонилась к дочери.
— Доченька, у тебя болит что-нибудь? — зачем-то продублировал Александр и тоже пригнулся к кровати.
Эдельвейс лежала вялая и почти безучастная в постели родителей в спальне, поскольку, получив остров в своё полновластное владение, их «барахольщица» стянула с кровати ребёнка в гостиной всё бельё, собрала в кучу и взгромоздилась дожидаться хозяев.
Но даже в кроватке папы с мамой было похоже, что девочке больше всего хочется, чтобы её оставили в покое.
— Я не хочу кушать, — наконец промямлила она.
— Тебя тошнит? — тут же подсказала мама.
— Да, — недовольно буркнула Дэлли. О еде ей теперь больше нравилось разговаривать с папой — он не волновался и не огорчался, а позволял есть что хочешь и делать это как получится. И нередко присоединялся.
— Я же говорю: она перекупалась, — развела руками доктор Фортескью. — Плюс акклиматизация.
— Но она не может подцепить здесь какую-нибудь заразу? Ты ей все прививки сделала? — паника в голосе папочки вроде бы пошла на убыль, но всё-таки выдавала в нём состояние настороженности, а никак не желанной расслабленности.
— Александр, а зачем, по-твоему, мы в Лондоне целый месяц перед вылетом сидели?
Хотя, если называть вещи своими именами, то сидеть им было некогда.
Прибыв тогда в Лондон из Шотландии, Александр опять пропал на два дня в офисе, но тем не менее успел купить дочери мягкую игрушку «растущую гусеницу», которую очень удобно обнимать ночью во сне и закидывать на неё ногу.
Всё дело в том, что в процессе совместного проживания внезапно выяснилось, что Дэлли с пелёнок привыкла ночью обнимать маму и менять свои, столь глубоко уходящие корнями в быт, традиции, как англичанка и консерваторша, не собиралась. Алексу вскрывшийся факт приятно грел нутро, ибо лишний раз доказывал, что в ночах Жак присутствовала только их дочь, но тем не менее, эту практику решил прекратить, поскольку планировал сам занять это тёпленькое, во всех смыслах, местечко. Итак, к гусенице прилагались дополнительные сегменты тела. Их можно было привязывать летами и замками к хвосту, чтобы игрушка могла «расти» вместе с ребёнком. Этим же вечером на семейном совете насекомое торжественно нарекли Доротеей или кратко Дорри.