А маме папа успел приобрести уже совсем взрослые, но не менее полезные вещи: MakBookPro и iPhon7 с Hangouts и Viber в них. Обеспечив, таким образом, любимую женщину продукцией от «Яблока» и всем, что к ней прилагается, мужчина на третий день улетал к себе в «Большое Яблоко».
Само расставание было тяжёлым. Или даже давящим. Но Жаклин уже заранее смирилась с тем, что разлука с Алексом для неё априорно болезненна и трудна, и по-другому не может быть, потому что не может быть никогда. Это часть её сущности. Сущности женщины, любящей до самозабвения.
«Чёртова работа!» — моментами ругалась она на себя. Когда дело дошло до того, что ЕГО не будет рядом, девушка готова была бросить абсолютно всё, послать к чертям ещё больше и не отрываться от МакЛарена ни на фут. Ни на дюйм.
Но тут же понимала, что и это тоже не выход. Так нельзя. Да и не изменит это ничего — как его не привязывай к себе, как себя не приковывай к нему: физически, эмоционально, финансово, юридически, социально, если он захочет уйти — уйдёт. И даже если пристегнуть наручниками к батарее, отгрызёт себе руку, как волк в капкане — лапу, и будет таков.
Она не навязывалась ему все эти четыре года. Не искала, не звала, не просила, не требовала. Выстояла, выдержала, дождалась. Может, ещё и поэтому он вернулся. Таким образом, сейчас от неё требуется только не изменять себе и надеяться на лучшее. В том числе и на то, что Дэлли не успеет запаниковать после отъезда папы, как уже придёт время собираться.
Последние часы перед разлукой пролетели словно одна минута.
— Да бросай ты эту работу, — в прощальную ночь, будто Мефистофель, то и дело нашёптывал Александр на ушко и целовал в шейку. — Что вообще за мания — работать. Кстати, не исключено, что ты уже беременна, и что тебе та квалификация? Ты её будешь полгода подтверждать, а потом сразу же уйдёшь в декрет, а потом… — как бы намекая на варианты, замолкал парень.
— Нет. Нужно всё сделать, как положено, — склоняла голову на бок девушка, но как только видела, что он готов с ней согласиться, тут же начинала паниковать. — Алекс, мне страшно.
От её страхов парню резко хотелось влезть на стену. Или набить кому-нибудь морду. Ну, или ещё что-нибудь в этом роде.
Доподлинно понимая, что все они полностью на его совести и дело его рук, он принимался топить девушку в своей нежности и ласке, сам от себя не ожидая такого проявления. Алекс будто открывал на полную мощность шлюзы своей мужественности, они уравнивали его брутальность с его же слабостью, и потом всё это обрушивалось на Жаклин. Беззастенчиво и открыто.
Он окутывал, укутывал и обволакивал её обнажённое тело своим таким же голым торсом, как бы стараясь собрать весь негатив, всю печаль с неё самой, с её души. Вобрать в себя и увезти далеко за океан. Долго целовал повсюду, прикасался нежно губами, как бы делая инъекции своей любви в неё и одновременно заживляя раны, которые перед расставанием опять воспалились.
— Господи, я так устал скучать по тебе, Джеки, — поцелуй в носик, — что уже думаю только о том времени, — поцелуй в щёчку, — когда мне это уже не будет грозить, — поцелуй в губки. — Вы будете со мной. — Ещё поцелуй в губки. — И уже навсегда. К тому же, нам светит целая неделя на острове. — Александр оторвался от девушки и, остановившись с ней нос к носу, улыбнулся своей беспрецедентной улыбкой. — Оторвёмся по полной.
Они действительно, ещё тогда, в Глазго, договорились перед Нью-Йорком заехать на недельку в Карибский бассейн.
— Ты же этого хотел, — внесла столь заманчивое предложение Жаклин в машине, по дороге с кладбища. — А если сразу уехать в Нью-Йорк, то мы там осядем, будем откладывать и откладывать, да так и не выберемся. Так всегда бывает. Ты исчезнешь в своём офисе, и всё.
— И куда бы ты хотела поехать? — сразу же приступил к деталям обрадованный мужчина.
— Я тебя умоляю, — закатила глаза девушка. — Да какая мне разница!
— Хорошо, я приеду за вами.
— И не нужно за нами приезжать. Мы и сами в состоянии долететь.
— Хорошо, — опять согласился Александр. — Но вашу дорогу оформляю я. Ты только делаешь мне документы на Сулу.
— Договорились.
Жаклин тоже, как могла, отвлекала себя мечтами об острове, но всё-таки, провожая его рано утром на самолёт, не смогла не сделать бровки домиком и щенячьи глазки.
— Считай, я улетаю в обычную командировку, — ответил ей на это мужчина и впился в губы. У порога уже стояло такси. — Позвоню сразу же, как буду на месте. Я люблю тебя.
И он действительно позвонил. А потом ещё. А потом ещё, ещё и ещё.
И где-то день на третий Жаклин выдохнула.
Александр много говорил с ней по ночам. Рассказывал, что Джесс уже подписала документы о разводе, и он отдал их в Клерк-центр. О том, какую ему нашли отличную квартиру на восточной, более спокойной, так называемой «семейной» стороне Манхэттена, и он заказал там небольшой ремонт.
А Жаклин докладывала о их сборах с Дэлли и в один из дней заявила, что совершенно правильно поступила, решив, пройти все формальности в Седьмом госпитале и отработать там всё, что полагается. У неё начались «критические дни», а значит, она не беременна и будет и дальше продвигаться по пути к своей полноценной профессиональной состоятельности в Штатах. На что Александр, тут же, не моргнув глазом и даже не сделав паузы, пообещал, что он и дальше будет продвигаться по пути к её беременности.
Каждый день папочка разговаривал и со своим ребёнком. В основном по Skype. Интересовался: как прошёл у Дэлли день, что она запомнила, учил рисовать с ним картинки и писать буквы. Дочь только начинала знакомиться с таким интересным способом связи и поэтому иногда, глядя на экран, спрашивала:
— Папочка, а ты где?
Зато однажды, когда Жак, заимев на своём счету кругленькую сумму от Эшли, купила Дэлли красивое платье в «Selfridges», дочь нарядилась и показала папе, какая она красавица.
— У нас в садике будет концерт. Я в нём схожу, — крутилась перед веб камерой счастливая Эдельвейс.
— Да. Это будет бал госпожи Феи, так ведь, Дэлли? — подсказывала мама.
Папа улыбнулся и похвалил наряд, но тут же недовольно крякнул и сказал, что первый выход в свет его дочери состоится только после её восемнадцати лет и только с ним под руку.
— Такие дела, — сжал он губы в тонкую линию и развёл руками.
Кстати, что касается платьица, то его Жаклин заметила в «Selfridges» ещё весной, когда коллекцию только-только выставили. Девушка уже засматривалась на детские бальные наряды, один прекрасней другого, подбирая что-нибудь не столько красивое или праздничное, сколько то, в чём Эдельвейс неминуемо почувствовала бы себя настоящей принцессой. Платье-сказку. Платье-мечту.
Именно перед таким женщина обомлела и замерла, словно заворожённая, любуясь бело-розовым шёлковым шедевром, украшенным плетёными нитями, цветами и длинным шлейфом из газа.
«Оно», — на второй секунде решила мама.
На себе такого она не помнила. У неё были какие-то «платья принцессы», но только в младенческом возрасте, поэтому от них остались лишь смутные, размытые картинки в голове. С трудом удерживаемые в воображении, они так и норовили исчезнуть, так как половину из них Жаклин, скорее всего, выдумала. А дядюшка ей никогда ничего нарядного не покупал. Во-первых, эту красоту не всегда было куда надеть в степях Монголии или джунглях Китая, а во-вторых, мужчина — он и есть мужчина.
Таким образом, недополучив сказки в детстве, Жаклин очень не хотела, чтобы та же участь постигла и её дочь, и даже взглянув на ценник шедевра, сомневалась не очень долго.