Теперь он стал синим гуманоидом, парящим в облаках. В воздухе взревела сирена, от которой разлетелись стекла в окнах. Так извещали всегда, когда приходят самки. От них никуда не деться. Его синяя кожа приобрела от гнева желтый оттенок. От этих самок можно ждать чего угодно. Они приходили и выпивали мозг до последней капли, оставляя свои жертвы высыхать на солнце. Затем они заберут и остатки, когда тело высохнет настолько, что кожу можно будет выделать для модных кошельков. Пока их нет, жизнь кипит, делаются научные открытия, пишутся книги и стихи. Но приходит день, когда самки активируются. Они теряют рассудок и идут крушить все на своем пути. Еще вчера она принесла тебе наследника, сегодня она приходит, чтобы сожрать мозг. Когда приходят самки, города пустеют. У кого есть бункера– запираются в них. У кого есть личный транспорт, собирают друзей и уходят в пояс астероидов, чтобы там найти безопасность. Некоторые самки прилетают и туда, и тогда в космосе остаются липкие пятна на полу орбитальных убежищ, и измученные мертвые тела, из которых потом пошьют кошельки и сумочки. Несколько дней в месяц царствуют они. Приходится глубже забиваться в щели и не выказывать носа. Нужно на несколько дней забыть про еду и воду, чтобы остаться живым. Самки приходят иногда с опозданием на несколько дней, или приходят раньше, заставая больше жертв врасплох. Чем позже они приходят, тем бесчинства, которые они творят, безумнее и жестче. Они крушат все, что находят у себя под рукой. До дня спаривания еще очень далеко, а, значит, у самок бесчинства в ходу. Чем ближе ко дню зимнего солнцестояния, когда самки придут за похотью, тем они становятся раскованнее и дерзче. Лишь немного после того, как солнце наклонится к зиме, они немного умерят свой пыл. Когда самки теряют свой рассудок, они могут выпить мозг и у своего потомства. Некоторые самки во дни их буйств теряют рассудок не до конца, сохраняя способность к управлению летательными аппаратами и системами поиска живых организмов. Эти самки страшнее всего. Они могут выследить и на морском дне и в холодных спутниках внешних планет. Убивать самку нельзя. Потому что неизвестно фертильна она или нет. Если фертильна, тогда это будет большой урон в генофонде планеты, если она не фертильна, коих большинство, тогда другое дело. Но их не различить. Несколько дней в месяц они правят планетой. В это время стихают все производства и искусство, остается только инстинкт самосохранения, да самки.
Когда несколько дней не пьешь, кожа становится тонкой и бархатистой. У нее появляется серебристый матовый оттенок, который очень гармонирует с синими лицами самок, поэтому они очень любят такие кошельки и сапожки. Пусть это цена чьей-нибудь жизни, это все равно, зато это так красиво. У него кожа пожелтела. Быть может самки и в этот раз его не найдут. В прошлый раз ему пришлось сидеть в темном подвале восемь суток, прежде чем самки ушли. Сколько будет на этот раз? Он посмотрел на перепонки между пальцами. Сейчас они прочные и упругие, скоро они покроются морщинами и потеряют былую силу. Они станут мягкими и податливыми. Только бы самки не нашли, тогда все наладится. Пить во время их буйства нельзя, иначе навлечешь на себя самку. Они любят сочный мозг, еще лучше, если это будет сытый мозг, он приятно горчит в горле. Поэтому пить нельзя. Есть тоже нельзя. Самка по запаху может найти тебя и съесть мозг. А потом еще долгое время твою кожу будет таскать на плече или в ридикюле или на ногах. Он протер в последний раз свои кожистые крылышки, не скоро удастся полетать в перистых облаках, и побрел в свой подвал, где предстояло несколько суток не спать, трястись от страха и быть голодным и иссушенным.
Появилась черная дверь, за которой, Отец знал, было блаженное спокойствие, за ней ему бояться нечего, его не найдут. Он открыл дверь, его ослепило яркое солнце, которое могло уместиться у него на ладони. Он прикрыл мигающие глаза свободной рукой и успокоился. Его стало трясти. Это была не нервная дрожь. Это было что-то другое. Потом и это потеряло всякий смысл.
Последнее, что Отец услышал было:
–Все, теперь спи.
И он уснул. Он лежал и ничего не видел. Он спал и не видел снов. Он спал, и ему было все равно: долго ли он спит, зачем он спит, хочет ли он спать, и проснется ли он вообще. Он спал, а остальное не имело смысла. Всем спать. Пусть все станет тихо и призрачно. Пусть и солнце прикроет глаза. Пусть уймется движение электронов, пусть остановится все на свете. Всем спать.
И он спал. А когда пришло время, он проснулся.