Предчувствие беды заставило его пулей влететь в комнату, собраться, захватить междугородные жетоны и выскочить из общежития.
Он очень торопился. Волнение путалось в ногах, мешая идти. Почтовое отделение, междугородные кабинки. Отец остался наедине с бездушным автоматом. Телефон сыто чавкнул, глотая жетон.
Длинные гудки, и он слышит голос:
–Чиво?– Вызывающую интонацию брата не спутаешь ни с чьей.
–Что случилось?– Выдохнул Отец.
–А, это ты, бродяга, здорово, как твое ничего?– Дэн был весел. Это несколько успокоило Отца.
–Нормально, как у тебя? Здорово.
–Чего звонишь?– Спросил брат.– Деньги кончились?
–Иди, ты… Что хотел сказать? Говори быстрее, у меня жетонов мало.– Отец торопился.
–Ладно, не кипятись. Что хотел сказать– скажу. Это.., я к тебе на выходных приеду с подругой. Водки попьем, да и я там дела еще свои поделаю. В субботу будем, сиди дома и жди. Еды вам, голодранцам, привезу.
–О`кеу, буду ждать. С матерью все в порядке?
–Маман весела, как стрекоза, шлет тебе привет…
–Ей тоже. Она дома? Дай ей трубку.– Попросил Отец.
–Нет, ушла куда-то, что ей передать?
–Передай, что мой брат– имбицил, и еще сто рублей.– Захохотал Отец.
–Я тоже соскучился по тебе.– Сказал Дэн.
–Я то думал, что случилось что-то, бежал, как лошадь раненая. Ну, ладно, пока, до встречи…
–Давай, ариведерчи.– Дэн положил трубку.
Короткие гудки, и вскоре Отец снова сидел за столом у Бочкарева.
–Да, братец звонил,– Отдышавшись, объяснил Отец свое долгое отсутствие.
–Родной?– Спросил Бочкарев.
–А какой же?
–Отец, поведай, у кого из вас яйцо, у тебя или у братца?– Засмеялся Гурик.
–Вот он приедет– покажет.
–Когда приедет?– спросил Басмач.
–В субботу.
Глава 2.
Гулким эхом в голове отозвался звон будильника. Как ненавидел в этот момент Отец это треклятый будильник, этот бесконечно долгий институт, этого Бочкарева с его ненавистным зачетом и его неизменным финалом. Он ненавидел всех преподавателей, ненавидел соседей, ненавидел кота, который сейчас станет орать.
–Басмач, я тебя ненавижу.– Прошипел он.
Соседи его зашевелились на соседних койках. Они тихо постанывали и проклинали друг друга, а больше всего Бочкарева. Не остались без внимания и преподаватели, институт и конечно это неприветливое раннее утро, которое гнало их из теплых кроватей на осеннюю стужу.
–Отец, закрой рот, меня и так тошнит, ты такой ароматный в это чудесное утро.– Заскрипел Басмач.
–Что-то во рту у меня сегодня не свежо, будто кот наследил. Мойша, хулиган, у тебя же есть чашка.– Проскрипел Отец, едва ворочая сухим, как щетка, языком.
Кот услышал, что его зовут и замяукал. Ему очень хотелось есть.
–Если бы Мойша…– Сказал Басмач.– Мне не было бы так обидно. Это все Гурик.
–То в традициях твоего народа нетрадиционными способами показывать свое расположение. Ты бы не болтал. Кстати, Басмач, я тебе говорил, что я тоже тебя ненавижу.– Гурик поднялся с кровати и закурил.
–Да, Гурик, это очень кстати…– Басмач поднялся.– Давай в институт не пойдем.
Кот уже не мяукал. Он рычал. Черный, как смоль кот ходил, подняв хвост, и терся о ноги, не давая прохода. Мойша считал, что трехразовое питание (понедельник-среда-пятница) слишком мало для кота, однако, даже если он и был прав, то над этим никто не задумывался всерьез и надолго. Дело все было в том, что обитатели сорок шестой комнаты сами ели не чаще.
На ту пору друзья могли похвастаться достаточным изобилием, которое, конечно, не шло ни в какое сравнение с достатком Креза, однако и они обладали некоторыми богатствами, как то– хлеб, сахар и чай. Этого было вполне достаточно, чтобы прожить несколько дней без рези в желудке и снов, полных цыганских страстей.
Случилось пару лет назад студентам оказаться в великом затруднении, когда все продовольственные запасы закончились. Деньги, которыми их исправно снабжали родители, были оставлены в кабачках. Из съестного оставалась только мука, населенная от долгого хранения мучными червями, соль, да скользкий коричневый кусок дрожжей. Во времена благополучия с помощью этого чудодейственного вещества, сахара и подкисшего варенья, друзья добывали себе досуг и хорошее настроение.
Взаймы друзьям уже не давали, поскольку терпение кредиторов имеет странную тенденцию заканчиваться. На иждивение взять троих здоровых парней не решался никто. Оставалось только выживать самим. Кота отпустили на вольные хлеба в свободную охоту по общаге, где мышей было больше чем китайцев. Самим приходилось довольствоваться малым. Мука размешивалась на воде, и приобретала вид мутный и невыразительный. Червей, которые всплывали, удаляли ложкой, остальные, закисшие в муке, шли в пищу. Следующим шагом приготовления еды– были дрожжи. Когда опара начинала бродить, она становилась серой, как старый асфальт, пенилась и пахла так кисло, что так же кисло становилось и на душе. Ввиду отсутствия жира, друзьям приходилось накалять докрасна сковородку, затем прокисшее жидкое тесто плескать на раскаленный блин. Дальше нужно было к приготовлению пищи присовокупить всю свою реакцию и ловкость рук, поскольку месиво, оказавшееся на горячей сковороде нужно было размешать так быстро, чтобы оно не подгорело в центре и равномерно прожарилось по краям. Иногда друзьям казалось, что в эти секунды они слышат жалобный писк маленьких и несчастных мучных червей, гибнущих в кислом тесте на жару. Затем друзьям нужно было проявить чудеса жонглирования, чтобы стряхнуть прожаренный блин со сковороды, подкинуть его, дабы он перевернулся в воздухе, и поймать сырую сторону. Гамбургер готов. Съедался он под угрюмое молчание или, напротив, под громкое стенание на судьбу, растратившую все студенческие сбережения раньше времени. Гамбургер запивался чаем, который имел свою особенность: в нем не было сахара, как, впрочем, и заварки.