– Вчера, вернее, сегодня ночью, эсэсовцы кого-то забрали, Олеся считает, что из 28-й, – сказал Владимир брату.
Вацлав испытующе посмотрел на Володю:
– У нас в институте появились люди из Совета, с эсэсовцами. Закрыли кафедру биофизики.
Дверь на кухню тихо приоткрылась, и в освещенном проеме появилась сонная Дашутка.
– Привет! – поздоровался Вацлав.
– Здравствуй, – Дашутка подошла к Вацлаву и подняла на него свои удивительные сиреневые глаза. – Лучше не уезжай, Вацлав.
– Почему? – удивился тот.
– Не знаю, – Даша пожала плечиками. – С одной стороны, ты прав, что едешь, но, по-моему, потом будет трудно.
Даша сделала серьезное личико и замолчала. Вацлав рассмеялся, и Володя, качая головой, унес дочь в спальню. Вышла Олеся.
– Ну что, поехали?
Целых полтора часа машина выбиралась из города. Через каждые сто – сто пятьдесят метров Вацлава останавливали на патрульных постах СС. Он предъявлял документы, которые тщательно проверялись, сверялись с данными картотеки. Спрашивали, куда едет Вацлав и кто с ним. Вацлав терпеливо объяснял, что Олеся – жена его двоюродного брата и что он, Вацлав, едет в Центр Преображения. Имеет ли он на это самостоятельное право или его вызвали? О нет, у него самостоятельное право как у ведущего физика местного НИИ. Когда они выехали за город, Олеся спросила:
– Нас остановили двадцать шесть раз. Они что, не могут как-то сообщать друг другу?
Фиолетовое напряженное утро, отключенные телефоны, руки Вацлава, плотно сжавшие руль. Он хотел сразу ответить, но накал непонятного ожидания в салоне и какое-то трагическое выражение на лице Олеси заставили его кратко бросить:
– Они и друг друга проверяют.
Олеся смотрела в окно на просыпающийся город. Красные, кровавого цвета стяги с лицом скорбящего нового Лидера фактически над каждой витриной, над каждой вывеской. Плакаты «Служба Справедливости и генерал Торин защитят тебя», «Торин – наш Хранитель», «Лидер нашего мира – наш Отец», «Лидер революции – Император новой Судьбы!», «Да здравствует Высшая Справедливость – Мысль нашего Лидера – Императора новой Судьбы!»
– Что-то мне это напоминает… – Олеся нахмурилась.
На улицах больше не было нищих, обычных бомжей, подземные переходы были вычищены, тротуары фактически блестели, даже алкоголики, в иные годы где-нибудь да украшавшие собой лавочки, исчезли из общего пейзажа. Ни просящих милостыню, ни папертей, ни крестов на маковках церквей.
– А где все люди, ну, которые были бомжами, нищими, бездомными, пьяницами? – спросила Олеся.
– Лучше тебе об этом не спрашивать, – откликнулся Вацлав. – Про генерала Пиночета слышала?
Олеся побледнела и откинулась в кресле. Наступавшее утро ее не радовало.
За городом, в домике тети Оли, старом и покосившемся без надежных мужских рук, было очень тихо. Олеся представила Вацлава тете Оле, подруге ее покойной матери, и та усадила их за стол.
– Ой, милый, я не знаю, что и делать, – всхлипнула тетя Оля и приложила белый платочек к глазам, рассказывая Вацлаву о своей беде. Олеся успокаивающе взяла ее за руку, – Лесеньке уж тринадцать лет было-то, когда наконец-таки Бог мне Алинку послал. И чудная девка уродилась, думает-то и говорит точно так же, как покойница Анна.
Ольга всхлипнула.
– Ну-ну, не надо, – успокаивала Олеся. – Мама в Бога верила и очень хорошо разбиралась в этом хаосе. Разве это плохо?
– Так ведь лет-то сколько прошло… Времена какие были. И то Анюта все таблетки да таблетки пила. А Алина так вообще. Заколют ее врачи, она совсем как неживая стала. Вот и прошу, отвезите вы ее в медицинский центр к Байкалову. У Лесеньки дар прям какой-то общения. Ее он примет, а ты, Вацлав, так совсем человек ученый! Люди говорят, добрый он человек-то, Байкалов, впустую химией кормить девчушку не будет, а как быть, подскажет.
– Конечно-конечно, договорились же, тетя Оля, – улыбнулась Олеся.
– Я сейчас, за Алинкой… – Ольга побежала в комнату.
Вацлав поставил полупустую кружку с чаем на стол и озадаченно посмотрел на Олесю.
– А сколько лет ребенку? – спросил он.
Олеся грустно улыбнулась.
– Ребенку? На десять лет моложе тебя. Семнадцать.
– Ничего себе, – проговорил Вацлав. – И что с ней?
– Считают, что слишком Бога любит. Не то что религиозная очень, нет, а вот сила от нее какая-то немирская исходит, вроде. Тетя Оля извелась уже вся. Девочку жаль, она и вправду в последнее время все молчит и молчит, о чем думает, одному-то Богу и известно. Уже запичкали лекарствами. Она какая-то тревожная стала. Не может как бы состыковаться с миром, с его жестокостью, по ее мнению… Ей все кажется диким, бесчеловечным, особенно последние годы. Действительно, как моя мама когда-то. Та тоже все ждала большой невероятной беды, вот и меня в монастырь отправила когда-то. Думаю, Байкалов разберется, там ведь у них приборы какие-то новые?