С его губ сорвался явно неадекватный смешок, что заставило Целительницу нахмуриться.
— В чём дело? — произнесла она, старательно пытаясь насквозь прочитать мысли ученика.
— Ни в чём, — спокойно произнёс парень, изо всех сил борясь с желанием смеяться от безысходности во весь голос. — Просто вопрос странный… У меня болит спина. И голова немного.
Помфри слегка недоверчиво кивнула, отворачиваясь было, чтобы уходить, но затем остановилась и вновь обернулась к Малфою, желающему как можно скорее отделаться от её общества.
— Как давно это началось? Я осмотрела вас, у вас в буквальном смысле живого места на теле не осталось, — прошептала женщина с нескрываемой жалостью.
Это так отвратительно. Он не хочет жалости, это идиотизм. Ему это не нужно, зачем это?
— Я не помню, — честно ответил парень, медленно и тяжело моргая.
— Не помните? — с удивлением переспросила мадам Помфри.
— Да. Кажется, меня немного ударили по голове, — вновь как-то странно усмехнулся Драко, понимая, что ещё один вопрос, и он изобьёт эту назойливую Целительницу так же, как избил Грейнджер.
О, чёрт… Грейнджер. Лучше б не вспоминал.
— Но за что? Чем вы так им неугодили?
— Их спросите… Мадам Помфри, у меня разболелась ещё и нога. Вы не могли бы поскорее сходить за зельями, а потом уже беседовать? — как можно учтивее постараля прогнать отсюда Целительницу Драко.
Женщина кивнула, словно совсем об этом забыла.
— Да, конечно, — пробормотала она и быстрым шагом направилась в свой кабинет.
Малфой еле дождался, пока хлопнет дверь, а затем старательно зарылся лицом в подушку и расхохотался.
О, как давно ему этого хотелось. Пусть это не крик, но тоже сойдёт. Это даже не просто смех, это хохот безысходности, хохот до самого удушья. Он так старался как можно сильнее выдавливаться лицом в подушку, кусать её, чтобы не было слышно, что дышать стало нечем. Он начал захлёбываться, задыхаться, чувствуя, что от смеха и нехватки кислорода в уголках глаз собираются слёзы и осторожно скатываются вниз, по скулам.
Шикарно. Теперь его ещё, наверное, год будут пинать по коридорам, если он проживёт этот год без суицида. Начнут думать, что он пришёл и нажаловался профессорам, что начал «стучать», что дал слабину. Да хрен там. Он никогда не расскажет, никогда не скажет правды. А если бы захотел, то что сказал бы? Он ведь даже ничего не помнит. Может, он виноват в чём-то, может, есть причина его избивать — он ведь не знает и не помнит, что делал.
Но его могли оставить в покое. Кто знает… Теперь же явно не оставят. Да, ему плевать, но куда приятнее покончить с собой, осознавая, что хоть помнишь, что именно ты сотворил, а не задохнуться от слишком сильного удара по солнечному сплетению, не зная как, кем и за что.
Он услышал, как мадам Помфри поставила на тумбочку несколько склянок, которые протестующе звякнули. Неужели он не услышал, как она вышла из кабинета? Теперь поздно, он не может остановить смех и вынырнуть из подушки, ему настолько хреново, что он не может успокоить себя за пару секунд, как умел раньше. Парень попытался заткнуться, но остановиться было невозможно. Стоило только попытаться замолчать, как смех начинал усиливаться, и в итоге Драко лишь захлёбывался.
Но мадам Помфри ушла. Она просто ушла, даже ничего ему не сказала. Может, решила, что он плачет от боли? Глупость. Нет, ему просто смешно от полнейшей безысходности. Но не важно, что бы она там себе не выдумала, сейчас главное, чтобы она его оставила в покое и не стала больше расспрашивать. Ему от этого становилось только хуже.
Кое-как заставив себя на секунду остановиться, дабы сглотнуть и выдохнуть, Драко как можно сильнее закусил подушку, давясь и дёргаясь на койке. Он словно бился в истерике, мышцы ног, спины, живота, рук, шеи и лица непроизвольно напрягались так, как только могли. Он выгибался позвоночником вперёд, назад, вбок, дёргал ногами и лупил ими по койке, сгибал и разгибал их в коленях, изгибал шею во всех возможных направлениях, изо всех сил сжимал руками простыню или подушку. Он скалился от непонятного напряжения, рычал, жмурился… Смех прошёл, теперь действительно хотелось кричать. От всего. Он долго держался, но обстановка Больничного Крыла как-то ослабляла его, не давая сдерживаться. Но вместо крика парень вот так бился в беззвучной истерике, понимая, что никакого повода для неё нет. Вообще. Абсолютно никакого.
Это было глупо и странно. А ещё отвратительно. Просто невероятно гадко ощущать себя таким беспомощным, напуганным и ослабленным без всякого повода. Быть просто исчерпанным до дна слишком отвратительно. Драко просто невероятно ненавидел себя сейчас. Да и не только себя, вообще всё вокруг. Весь этот грёбаный мир, всех живых и мёртвых, а особенно её, эту чёртову мразь…
Час, два, три… А может и пять или шесть — он не знал. Всё это время его продолжало яро трясти. Наволочка подушки была уже влажной от слёз напряжения и от того, что парень постоянно её кусал, всё тело по-прежнему болело, даже сильнее, глаза стали ещё более усталыми, а веки ещё более тяжёлыми. Хотелось умереть или уснуть. И как только Малфой об этом подумал, его сознание начало переходить в состояние полного отключения и высшей степени небытия. Всё вокруг медленно проваливалось во мрак, словно в огромную пустую воронку, не имеющую понятий пространства и времени. Он слишком устал. Он засыпал…
И снова долгое время отсутствия в реальном мире. Даже сон без кошмаров. Просто тьма и пустота, ничего больше. Слава Богу.
В какой-то момент Драко почувствовал, что уже не находится в состоянии отключки. Видимо, он проснулся. Наверное, стоит хоть раскрыть глаза, проверить, какое сейчас время суток, и закрыть обратно. Отличная идея.
Парень проелозил лицом по уже высохшей подушке, повернулся на правый бок и разлепил всё ещё тяжёлые веки.
Темно. За окном напротив его койки открывается прекрасный вид на мрачное ночное небо, усыпанное звёздами-жемчужинками. Неужели он проспал часа четыре, как минимум? Или в истерике и во сне время текло чуть иначе, чем он привык ощущать? На самом деле, он уже давно заметил, что даже не запоминает, как проходят часы, пока он пялится в потолок или стену.
Может, стоит свалить отсюда? Уйти в гостиную, лечь в постель и ещё половину ночи смотреть в одну точку от того, что теперь он просто абсолютно пуст ментально. Неужели эта истерика так его «выпотрошила»? Он ничего не чувствует. Больше ничего. Совсем. Такое странное ощущение опустошения, от него становится не по себе. Аж до дрожи.
Нет, смысла нет. Что тут, что там — он будет бессмысленно лежать абсолютно без движения. Уж лучше тогда даже не напрягать себя, чтоб подняться с койки.
Парень повернулся на спину и уставился в потолок, а затем прикрыл глаза, вслушиваясь в своё собственное дыхание, которое ему так надоело. Хрип, короткий срыв, тяжкий выдох, всхлип, снова хрип и так далее… Ничего нового. Но с каждым разом это кажется всё более отвратным.
Вдруг странное раздвоение заставило Малфоя на несколько секунд задержать дыхание и вслушаться… Да, тут был кто-то ещё, кроме него. И он даже знал, кто именно…
Грейнджер! Как он мог забыть? Да, мадам Помфри уже две недели продливает и продливает терапию, которая не даёт никаких сдвигов с мёртвой точки. Но, видимо, Целительница не хочет сдаваться. А зря. То, что девушка всё же будет жить — лишь по-детски наивная надежда. И ещё это идиотизм.
Драко вдруг почувствовал, что хочет посмотреть на девушку. Именно хочет, что просто поразительно, ведь его начинает душить страх и видения при одном взгляде на неё. Наверное, он чёртов мазохист. Но ему действительно почему-то это стало вдруг нужным, хоть он и не верит в то, что она живёт. Может, он хочет попрощаться? Глупости. Просто взглянуть в последний раз. Быть может, он больше никогда сюда уже не зайдёт…
Да, ему не давала покоя одна мысль, из-за которой, наверное, он сейчас и хочет посмотреть на Гермиону. Мысль о самоубийстве. Так быстро, даже полугода мучений не прошло, а он уже сдаётся. Видимо, он просто чертовски слаб.