— Молись, иуда, — скрипуче советует Зых, поднимая дубинку.
— Успеется, — говорю в ответ.
Делаю шаг вперёд и неожиданно швыряю нож в лицо Зыху. Метать ножи я не умею, поэтому использую своё оружие, как простой камень. Зых вынужден закрыться локтем. Я тут же, одним прыжком оказываюсь рядом. Коротко размахнувшись, бью человека-сову кулаком в висок. И если сила удара хоть на четверть равна силе моей ненависти, то у него есть все шансы уйти в мир иной. Прямо здесь и сейчас.
Но нет, пока жив. Он даже не падает. Лишь с мучительным стоном, пошатнувшись, роняет руки вдоль тела и смотрит перед собой мутным, ничего не понимающим взглядом. Довершая разгром, со всего размаха, мощно бью в квадратную челюсть. Вот теперь падает и затихает.
Не теряя времени, хватаю с пола верёвки, разрезанные Агнешкой, и вновь крепко связываю Зыха по рукам и ногам. Подняв нож, сую за пазуху. Наклоняюсь над Каминским и быстро осматриваю. Пан Войцех, слава богу, жив, только без сознания. Дубинка Збигнева крепко оглушила его, однако череп уцелел. Хотя шишка выросла изрядная. А если бы не шляпа?..
Выбегаю в прихожую. Беата сидит на полу, привалившись спиной к стене. Опускаюсь на колени рядом с ней, беру в руки голову в разметавшихся каштановых волосах, смотрю в любимые карие глаза, болезненно блестящие на прекрасном бледном лице.
— Что с вами, Беата? — только и спрашиваю, чуть дыша.
Оказывается, охранник Збигнева, ворвавшись в прихожую, отшвырнул девушку, и она сильно ушиблась о стену, упала. Да ещё Агнешка, пробегая мимо, ударила ногой в бок…
— Но теперь уже ничего… ничего, — говорит Беата, улыбаясь мне сквозь слёзы. — Мне лучше. Что там?
Она указывает рукой в сторону спальни.
— Там всё в порядке, — отвечаю неопределённо. — И ещё… Мне очень нужна ваша помощь, Беата.
— Что я должна сделать? — спрашивает мужественно, хотя губы дрожат.
Помогаю ей подняться.
— Я прошу вас спуститься вниз, — говорю быстро. — Рядом с подъездом стоит карета. Кучер — светловолосый молодой человек с кривоватым носом. Скажите ему, что вы от меня… от Мазура. Пусть срочно поднимется в квартиру. Он мне нужен.
Беата кивает. Подаю ей шубку и возвращаюсь в спальню. Как выясняется, вовремя.
Зых уже пришёл в себя и ворочается на полу, пытаясь ослабить верёвки. Нет худа без добра. Одолеть его было трудно, зато теперь ничто и никто не помешает нам выяснить отношения — окончательно.
Без церемоний сажусь на него. Тяжеловато бедному, но ничего, потерпит.
— Ты меня не убьёшь, — заявляет Зых неожиданно, тяжело дыша.
— А кто может помешать?
Вероятно, в голосе моём звучит детское недоумение, которое заставляет Зыха побледнеть.
— Ты же не дурак, — говорит мрачно. — Я знаю такое, чего нет в документах. Сдашь меня своему начальству — выслужишься…
— Это верно, — соглашаюсь вроде бы. — Не буду я тебя убивать. — Глядя в блеснувшие сумасшедшей надеждой совиные глаза, безжалостно уточняю: — Казню.
— Ты спятил! — кричит Зых, как только до него доходит смысл сказанного. — Почему казнишь? За что?..
— Объясню, объясню…
Наклоняюсь к самому лицу.
— Прошлой весной в городишке Калушин ты убил молодого русского чиновника и его польскую невесту. Убил зверски, а над девушкой ещё и надругался… Следом убил старика — гминного старосту — со всей семьёй. А после этого бежал из Польши. Помнишь?
— Не помню, — быстро говорит Зых.
— Врёшь! — бросаю с отвращением. — Мало того что изверг, так ещё и трус, душонка подлая, признаться боишься… Или вспоминать страшно?
Зых молчит.
— Ну, предположим, вспомнил, — говорит наконец. — И что с того? Раз убил, значит, было за что…
— За то, что русский полюбил польку, а полька русского? За это убивают? А старика-то с малолетними внуками?
— Москалей мы все убивали, — тускло произносит Зых. — На то и «мстители». А чем лучше шлюха, спавшая с москалём? Старик меня и вовсе выдал русским. Из-за него весь мой отряд положили…
— Это да, один ты только и уцелел. Ну, ничего. — Перевожу дыхание. Ненависть душит так, что говорить трудно. — Я это исправлю.
— Да за что?!
— Тот русский чиновник был моим младшим братом. А ты ему вбил в сердце железный штырь… Теперь понял, за что?
Зых смотрит на меня безумным взглядом.
— То есть как это брат? Ты же польский шляхтич!