— Тебя же предупреждали, чтобы кое от кого держался подальше, — говорит сипло. Судя по тембру голоса и ввалившемуся носу, сифилис его не пощадил. Второго вроде бы тоже.
В словах звучит некое подобие жалости. Ну, что, мол, с тобой, дураком, делать, предупреждали же… А теперь не обижайся.
Зых! Вот оно что! А «кое-кто», разумеется, — это прекрасная панна Беата. Я-то сначала решил, что мо́лодцы хотят без затей навестить мои карманы. Запросто этак, по-соседски, в одном городе живём… От пришедшей догадки мне, в общем, не легче, но убивать, вроде бы, меня не собираются. Скорее, поучить на будущее… Ну, допустим, поучить я и сам могу. Например, так.
Найдя точку опоры в стоящем сзади босяке, подбрасываю сложенные ноги и пинаю в живот стоящего впереди. С душой пинаю. Сдавленный крик, — и мерзавец отлетает на несколько метров, причём затылок его звучно знакомится с брусчаткой.
Не теряя времени, изо всех сил бью каблуком сапога по голени второго бандита. Шипя от жгучей боли, тот невольно ослабляет захват. А мне только этого и надо. Вырвавшись, разворачиваюсь к врагу лицом и бью кулаком в нос. С нехристианской радостью слышу тихий хруст носовых костей.
Негодяй падает, словно колос под безжалостным серпом жнеца. Его товарищ валяется поодаль, мучительно постанывая и держась за живот. И что мне теперь с этими калеками делать? Славянская душа не велит добивать врагов, коли они повержены… Пусть живут. Только сначала скажут несколько слов на интересующую меня тему. И пусть попробуют не сказать…
Выбираю первого бандита. Говорить он, вроде бы, может. Наступаю сапогом на грудь, прикрытую ветхой курткой.
— А скажи-ка мне, добрый человек, вот что… — начинаю многозначительно, глядя в мутные от боли и страха глаза.
Вскоре быстро покидаю переулок. Точнее, поле боя. Победа полная, и я почти не пострадал. А заодно и получил некоторые сведения.
— Вы? — риторически спрашивает Зых, когда я на следующее утро появляюсь у него на пороге.
Судя по удивлению в голосе, он считал меня прикованным к больничному одру, а не разгуливающим по Парижу самым беспардонным образом.
— Я, — соглашаюсь покладисто, поскольку не вижу оснований отрицать очевидный факт.
Зых сверлит меня взглядом, в котором опасно соединились неприязнь и злоба. Серная кислота, а не взгляд.
— Что вам угодно? — спрашивает настороженно.
— Поговорить, — отвечаю, усаживаясь без приглашения и непринуждённо вытягивая ноги. — Нам ведь есть о чём поговорить, правда? Работаем в одном Комитете, делаем одно дело…
Судя по виду, говорить Зыху со мной не хочется. А хочется ему, чтобы я оказался где-нибудь в соседней провинции. Или ещё дальше.
— Что у вас с лицом? — задаёт вопрос, указывая пальцем на синяк, украсивший левую скулу после вчерашнего происшествия.
Я равнодушно машу рукой.
— Не обращайте внимания. Напали вчера вечером какие-то бандиты, вышла потасовка. Не Париж, а сущий притон…
— Очень жаль, что вам так не повезло, — заявляет человек-сова с ноткой злорадства в скрипучем голосе.
— Мне? — переспрашиваю с удивлением. — Это им не повезло. При расставании оба негодяя валялись на земле и просили прощения. — Назидательно подняв палец, уточняю: — Слёзно!
Некоторое время Зых молчит, переваривая сведения.
— Ну, уж так и слёзно… — говорит наконец.
— Представьте себе, да! Скажу больше: каялись. Обещали, что больше никогда не будут слушать одного нехорошего человека.
Зых немигающе изучает моё пострадавшее лицо.
— Что ещё за человек такой? — спрашивает грубо.
— Да вот такой… — Усаживаюсь поудобнее и принимаю озабоченный вид. — Жили-были два приятеля-мерзавца. Бандитствовали по малости, болели сифилисом… словом, всё как у людей. И вот случайно познакомились с одним опасным человеком, по сравнению с которым не бандиты они, а так, мухи навозные. И дал этот человек им денег, и велел взамен найти своего врага и как следует его отделать. Можно и покалечить, только не до смерти.
Зых слушает, медленно багровея физиономией.
— Только вот какая незадача вышла: враг оказался сильнее, — продолжаю как ни в чём не бывало. — Уложил обоих, мог бы и прикончить, да уж больно жалобно прощения просили… Ну, и ладно. Разрешил он им жить, но с одним условием.
Зых выжидательно смотрит на меня.
— А условие, в общем, простое, — заканчиваю доверительным тоном. — Надо передать тому самому нехорошему человеку, чтобы он мстить своему врагу закаялся. Иначе враг терпеть не будет и нехорошего человека убьёт. По-своему, по-шляхетски. Ну, вот как бешеных собак убивают. — На мгновение утрачиваю контроль над собой и добавляю дрогнувшим от ненависти голосом: — Потому что он бешеная собака и есть, только в человеческом теле таится.