Англия — это деньги, это жёсткая организация, это мощная секретная служба. Словом, это система, позволяющая воплотить в жизнь задуманные планы. То есть всё то, чего не было и не могло быть у взбалмошных поляков, для которых привычным состоянием является хаос. И если истерический патриотизм шляхты подкрепить необходимыми средствами и направить в нужное русло, — вот тогда это уже по-настоящему опасно…
Бенкендорф не спрашивал, в чём тут интерес Англии. Исконная ненависть островного государства к России была вечным мотивом для противоборства с ней везде, где это только возможно. Животный страх за свои интересы, на которые Россия якобы покушается, от века диктовал британцам действия решительные и опасные.
Крайним выражением этого страха всего тридцать лет назад стало убийство императора Павла, организованное и оплаченное английским посольством. Неслыханное злодеяние навсегда похоронило иллюзии о возможности дружеских отношений с Великобританией. И навсегда же завещало быть с подлым королевством настороже, ждать подвохов, оставаться в готовности отразить удар и ответить на него своим ударом…
— Что думаете, Леонтий Васильевич? — спросил наконец Бенкендорф.
— По-хорошему, надо бы Лелевеля с Заливским убрать, — неторопливо сказал Дубельт.
— Это в каком смысле? — изумился граф.
— В самом что ни на есть прямом, — пояснил Дубельт сквозь зубы. — Уничтожить. Убить. Ликвидировать. Называйте как угодно. Это снимет опасность восстания, — во всяком случае, надолго. А для прочих вождей эмиграции станет острасткой. Пусть англичане других дураков поищут.
Бенкендорф изучающе посмотрел на суровое лицо полковника. Вроде бы не шутит.
— Выкиньте из головы, — произнёс решительно. — Император никогда не разрешит подобные действия.
— Знаю, — мрачно откликнулся Дубельт. — И очень жаль. С нами воюют без правил, так и нам белые перчатки пора бы снять… Вы подумайте, Александр Христофорович! Сидит в центре Европы чистенький профессор истории пан Лелевель и на английские денежки плетёт для нас паутину. А значит, снова смута, кровь, пожарища… Такому голову оторвать — святое дело. Я уж не говорю, что организовать ликвидацию не так уж сложно.
— По-человечески согласен, — отрезал Бенкендорф. — А как начальник Третьего отделения предлагаю перейти от мечтаний к практическим действиям. Что я завтра сообщу на докладе государю кроме самого факта появления англичан? Каковы наши дальнейшие действия? Чем ответим?
Достав из папки ещё одну бумагу, Дубельт протянул начальнику.
— К донесению отдельно приложены рекомендации, как нейтрализовать совместные антироссийские действия поляков и англичан. Тут несколько пунктов. Прошу посмотреть.
Бенкендорф склонился над документом.
— А что, неглупо, — оценил, закончив чтение. — Думаю, с этим можно идти к императору. Правда, первый пункт считаю рискованным… пожалуй, что и дерзким… но если всё получится, эффект будет превосходный… А пятый пункт можно реализовать хоть сейчас. Если, конечно, государь поддержит. Пора французам предъявить ультиматум. Пусть выбирают: или поддержка польских якобинцев, или добрые отношения с Россией. И пусть, наконец, вышлют этого Лелевеля из Парижа к чёртовой матери…
Энергично сдвинутые брови, решительный тон, резкий взмах руки… Бенкендорф словно сбросил с плеч лет десять — пятнадцать. Дубельт уже не впервые замечал, что польская тема действует на графа, словно молодильное яблоко. И слава богу.
Полковник поднялся, откланиваясь.
— Да, Леонтий Васильевич! — спохватился Бенкендорф. — Император почти наверняка поинтересуется источником сведений о польских делах. Вы же его знаете: конкретен до слёз, хочет знать обо всём до последней запятой… Что скажем?
Дубельт коротко задумался.
— Источник раскрывать не будем, — сказал твёрдо. — Давайте всё валить на посольство. Мол, толковые люди подобрались у ди Борго — боевые, лезут в каждую щель, важные сведения добывают денно и нощно…
— Думаете, поверит?
— А почему бы и нет? Тем более что в посольстве действительно есть несколько наших вполне толковых людей.
Удалился, скрывая улыбку. При всём верноподданном почтении к государю-императору, знать ему детали секретной оперативной работы совсем ни к чему. Не царское это дело…
Лелевель — сама пунктуальность. Спустя полторы недели после предыдущей поездки на улицу Капуцинок он вновь после обеда, одевшись, берёт Зыха под руку, чтобы устремиться на улицу, где уже поджидает карета. Мысленно машу им вслед и поднимаюсь на второй этаж. Встав у окна, вытираю лицо белым платком. Кому надо, — увидят. И сделают правильные выводы.