— А уж сколько фингалов друг другу при этом наставили, — бурчит Каминский.
— За всё надо платить, — замечаю философически. — А насчёт отметить вполне согласен. В «Звезду Парижа»?
— Да помилуйте! — жалобно восклицает Каминский. — Я сегодня уже набегался на три дня вперёд! Чем вам у меня плохо? Я сейчас всё приготовлю.
Забыл сказать, что мы сидим в маленькой, но уютной квартире, которую пан Войцех снимает на улице Дюфо. Здесь чистота и порядок, а немногочисленные вещи разложены аккуратно, что делает честь домовитости хозяина. Вот и теперь, засучив рукава, он умело и быстро сервирует стол. Коньяк, ветчина, сыр, белый хлеб, — что ещё нужно двум холостякам, чтобы достойно провести вечер?
Выпиваем по рюмке, не забыв пожелать друг другу здоровья, и накидываемся на закуску, — оба проголодались.
— Сыры здесь бесподобные, — заявляет Каминский, съев один кусок и следом беря второй. — У нас в Польше таких не делают.
— Для патриота заявление довольно рискованное, — говорю со смехом. — Хотя насчёт качества согласен… Ну что, ещё по одной?
Тянусь за бутылкой, однако, к моему удивлению, Каминский накрывает свою рюмку ладонью.
— У меня есть несколько вопросов, — сообщает он слегка извиняющимся тоном, — и лучше бы задать их на свежую голову.
Другими словами, пан Войцех хочет выяснить отношения. Ожидаемо. Рано или поздно такое желание у моего товарища должно было возникнуть. Отодвигаю бутылку и вопросительно смотрю на него.
— Все ваши инструкции были выполнены самым скрупулёзным образом, — говорит Каминский, откашлявшись. — Вместе с Жаком мы скрутили англичанина. Вскрыли саквояж с деньгами. Засеяли ими мостовую и тротуар… И теперь я хочу спросить: зачем? Зачем всё это, включая более чем странную выходку с банкнотами? Ведь не для того же, чтобы другой-третий десяток оборванцев обогатились за счёт британского посольства?
Пан Войцех сразу берёт быка за рога, и это делает честь его решительности.
— Нет, разумеется. Откровенно говоря, парижские оборванцы меня не интересуют, — отвечаю спокойно. — Цель, которую я преследую, совершенно иная.
— Какая же? — тут же спрашивает Каминский, наклонившись ко мне через стол.
— А вы не догадываетесь? — отвечаю вопросом на вопрос.
Мой товарищ — человек умный и опытный. И если он сейчас мне скажет, что теряется в догадках, я ему не поверю.
— Н-ну… у меня ощущение, что вы хотите скомпрометировать Лелевеля, — признаётся он.
— Браво, пан Войцех! Ровно этого я и добиваюсь.
— Но зачем? — почти кричит Каминский. — Это же предательство! Он вам доверяет!
Прежде чем ответить, я пару секунд колеблюсь. Несколько недель общения с паном Войцехом породили во мне чувство симпатии. Он очень помог мне, и — я надеюсь, — продолжит помогать. Но больше играть с ним втёмную было бы неправильно, да и не получится, — не тот человек. Стало быть, настало время вскрыть карты. Не все, разумеется, не все, но какую-то часть…
— Поговорим начистоту, пан Войцех, — говорю неторопливо. — Мне очень не нравится, что Лелевель связался с англичанами и берёт у них деньги. И я хочу этому помешать… с вашей помощью. И предательством это не считаю. Он мне, может быть, и доверяет. А я ему с некоторых пор — нет, чёрт побери!
Каминский пожимает плечами.
— Не понимаю, — произносит решительно. — Ну, берёт. Не себе же в карман! Политическая работа, поддержка эмигрантов — это всё требует средств, а где их ещё взять?
— Лучше бы себе в карман, — возражаю со вздохом. — На эти деньги Лелевель сейчас готовит вторжение.
— То есть?
Я коротко рассказываю ему о планах полковника Заливского разжечь в Царстве Польском партизанскую войну.
— Бог весть, чем всё это закончится, — подвожу итог. — Ясно одно: опять польётся кровь. И русская, и польская. И каждая капля будет оплачена английскими деньгами… И самое грустное, что пан Лелевель это понимает. Ещё как понимает! Просто ему это безразлично. Он большой политик и ради достижения своих целей пойдёт на всё. Если ради свободы и независимости понадобится завалить русскую армию польскими трупами, его и это не смутит. А британцы денежек подбросят, подбросят. Пять саквояжей, десять, да хоть сто! И продолжат воевать с Россией руками поляков.
Каминский поражён. Он молчит, опустив глаза и машинально катая хлебные шарики.
— И не забудьте, что к войне подключатся известные нам с вами «народные мстители», — добавляю мрачно. — Не хочу даже думать, какой простор и раздолье для них откроется в новой ситуации… А чего от них ждать, мы знаем. Калушинская беда показала.