— Косвенно, мадемуазель, только косвенно… — Поворачиваюсь к Жаку. — Подай мадемуазель Аглае халат, проводи в соседнюю комнату и посиди с ней, пока мы тут будем общаться с мистером Гилмором. — Заметив ухмылку на лице помощника, на всякий случай уточняю: — И без глупостей. Будь джентльменом.
— А как же, — с достоинством откликается Жак, расправляя широкие плечи, обтянутые старой заплатанной курткой.
После того как помощник уводит женщину, я запросто усаживаюсь на край постели и жестом приглашаю Каминского устроиться на другом краю. Таким образом полусидящий англичанин оказывается между нами, и это ему не нравится. Понимаю. Кому вообще понравится, если будят среди ночи, да ещё угрожают оружием?
Надо отдать должное Гилмору: он уже взял себя в руки и сам начинает разговор.
— Как вы меня здесь нашли? — спрашивает угрюмо.
Ну, что ж, законное любопытство. Я мог бы сплести историю о том, как мы долго и упорно выслеживали англичанина и проследили его путь вплоть до постели актрисы, однако предпочитаю удовлетворить любопытство Гилмора, не прибегая ко лжи. Достаю из кармана и разворачиваю лист бумаги.
— Узнаёте? — спрашиваю на всякий случай.
Англичанин впивается взглядом в бумагу и делает невольное движение.
— Но ведь это же… — начинает сдавленно.
— Совершенно верно, — соглашаюсь я, не дожидаясь конца фразы. — Это письмо мадемуазель Аглаи, которое я нашёл в вашем бумажнике. А его взял мой помощник во время ограбления, помните? Из письма стало известно, что у вас есть любовница-актриса. Есть и адрес, по которому состоится ваше свидание в ближайший вторник. То есть здесь и сегодня. Ну-с, личные моменты письма я опускаю, — они пикантны, однако меня не интересуют… Трудно ли было вас найти, имея на руках точные сведения? А попасть в дом и вовсе пустяк. Один из моих помощников прекрасно вскрывает любые замки. (Каминский ухмыляется и смотрит в сторону комнаты, в которой Жак сейчас коротает время в обществе прелестной мадемуазель Аглаи.)
Лицо Гилмора стремительно багровеет.
— Идиот… — невольно произносит он сквозь зубы.
— Если вы о себе, то согласен, — поддерживаю англичанина. — Носить в кармане личные письма — верх неосторожности. Особенно для профессионального разведчика.
Гилмор бросает взгляд исподлобья.
— Как вы меня назвали? — переспрашивает настороженно.
— Профессиональным разведчиком. И не пытайтесь отрицать очевидное. Или вы хотите сказать, что контакты с политическими эмигрантами и снабжение их деньгами доверили простому посольскому клерку?
Англичанин молчит, видимо, собираясь с мыслями.
— А теперь, когда я удовлетворил ваше любопытство, займёмся моим, — предлагаю дружелюбно. — У меня тоже есть к вам вопросы.
— Вот как…
— Разумеется. Вы же не думаете, что я с помощниками навестил вас просто так, чтобы пожелать доброй ночи или полюбоваться прелестями вашей подружки?
Судя по лицу, Гилмор так не думает.
— Что вас интересует? — спрашивает медленно.
— Всё, что касается работы Интеллидженс сервис с польской эмиграцией и прежде всего — с Комитетом профессора Лелевеля. Особенно попрошу остановиться на так называемом плане полковника Заливского…
Похоже, я недооценил Гилмора. Сильным ударом он сбивает Каминского на пол и, соскочив с постели, бросается к окну, ведущему в небольшой сад. Должен сказать, что таких шуток я не люблю. Стремительно перекатившись через широкую кровать и чуть не наступив на пана Войцеха, успеваю схватить англичанина за шиворот ночной рубашки в тот момент, когда он уже распахнул створку окна. Чувствительно бью в челюсть. И еле успеваю сдержать разъярённого Каминского, который, вскочив с пола, рвётся добавить. Гилмор и без того лежит, упираясь головой в стену и постанывая.
— Ещё раз дёрнешься, пристрелю на месте, — свирепо заявляет пан Войцех.
— Нет-нет, дружище, — поправляю укоризненно, переводя дыхание — Он нам ещё кое-что должен сообщить. Уж так сразу и стрелять! Может быть, потом, после разговора…
— Ну, искалечу, — соглашается Каминский, принявший во внимание мои доводы.
Между тем Гилмор кое-как поднимается на ноги, растирая челюсть. Вероятно, короткое обсуждение трудных вариантов его дальнейшей судьбы возымело действие, — больше не дёргается. Понимает, что разговора не избежать. Но сначала ему предстоит выполнить небольшую формальность.
— Садитесь, — говорю я, указывая на туалетный столик мадемуазель Аглаи. — Напишете небольшой документ. Я продиктую.
Гилмор выдерживает паузу.