В общем, обласкал.
Что касается сентенции, согласно которой женщина всегда выбирает одного-единственного, то тут всё не так просто. По крайней мере, в этом случае.
На свадьбу Зыха и панны Беаты я не пошёл, сказавшись больным. Надо ли объяснять почему? Тем не менее, встретившись в кулуарах особняка после рождественских праздников с новоиспечённой пани Цешковской, я не преминул поздравить её с замужеством. И, бог мой, до чего же холодно она ответила на моё поздравление. Но при этом не спешила уйти, искоса поглядывая на меня, словно ждала каких-то иных слов.
— Зачем вы это сделали, Беата? — говорю я, понижая голос. Вопрос вырвался сам собой, и надеюсь, по крайней мере прозвучал спокойно.
Девушка медлит с ответом.
— Так было надо, — отвечает наконец ровным тоном.
Всего трёх слов достаточно, чтобы подтвердить мои предположения.
Ни о какой любви в этом странном браке, разумеется, речи нет. Не очень-то Беата похожа на счастливую новобрачную. А вот расчёт старого негодяя Лелевеля налицо. Вынужденно передав бразды правления Зыху и боясь остаться не у дел в канун главных событий, председатель решил привязать к себе помощника покрепче. А для этого использовал родную племянницу в качестве верёвки.
Нетрудно даже представить, каким образом ему удалось уговорить девушку, испытывающую к Зыху неприязнь. Ну, например: «На Цешковского возложена важнейшая миссия, и ты должна стать его опорой в предстоящих трудах. Не ради него, — ради Польши…» Или так: «Освобождение родины от каждого из нас требует жертв…» Ну, что-то в этом духе. В общем, сыграл на глубоком патриотизме девушки. И она, несчастная, дала себя уговорить. И разделила постель с мерзавцем…
— Ну, надо так надо, — произношу как можно равнодушнее. — Тут вам виднее.
Беата вдруг хватает меня за руку. Сжимает своей горячей ладонью мою, — холодную.
— Я знаю, что мой брак всех удивил, а кое-кого и неприятно, — говорит запинаясь, будто с трудом. — И мне это безразлично. Однако есть один человек, чьим мнением я дорожу. Понимаете?
— И кто же этот избранный? — задаю самый глупый из всех возможных теперь вопросов.
— Если не догадываетесь, скажу: вы.
С этими словами она приближает своё лицо к моему, и я невольно заглядываю ей прямо в глаза. Большие, карие, божественно прекрасные глаза. И какое же сейчас в них страдание, какая тоска стынет… Сердце на миг останавливается.
— А что это меняет… — говорю, слыша собственный голос будто со стороны. — Вас интересует моё мнение? Ну, так успокойтесь, — оно выше всяких похвал. Вы стали женой самого опасного человека в Париже, — можно сказать, пожертвовали собой, и я даже догадываюсь, чего ради. Так что испытываю глубокое почтение к вашей жертве… пани Цешковская!
Беата отшатывается, будто я ударил её по лицу.
— Если бы вы только знали, — говорит еле слышно. — Если бы вы только могли знать…
Отвернувшись, медленно идёт по коридору с опущенной головой. Гляжу ей вслед с ледяным отчаяньем. А что я, собственно, должен знать — теперь? И зачем? Если и есть сейчас во всём мире человек несчастней, чем она, то это я…
В тот день покидаю особняк раньше обычного. Волонтёрам придётся подождать до завтра. Никого не хочу видеть, даже Каминского. Герой какого-нибудь новомодного романа в моём положении запирается у себя дома и оплакивает утраченную любовь, а чем я хуже? Хочу хотя бы на один вечер забыть про всё и про всех — про восстание, про Гилмора, про мсье Андре, про интриги и эмигрантскую мерзость, про своё одиночество в большом чужом городе…
Поднимаюсь в свою квартиру на улице Добрых Детей и, сбросив пальто, для начала наливаю себе полную рюмку коньяку. Но пригубить не получается — мешает негромкий, однако настойчивый стук в дверь.
Проклиная всех соседей по дому (или кого там ещё нелёгкая принесла?), нехотя открываю. И невольно делаю шаг назад.
— Вот так неожиданность, панна Агнесса, — говорю от души.
Ещё бы не неожиданность! Откуда она знает, где я живу? И какого чёрта она тут появилась? Никаких дел у меня с этой девушкой никогда не было и не предвидится.
Между тем Агнешка (а моё одиночество нарушила именно она) переступает порог и произносит:
— Прошу извинить пана за нежданное появление. Могу ли я войти?
— Да, конечно, — говорю нехотя. Всё равно уже вошла.
Принимаю у девушки пальто со шляпкой, указываю на стул и сухо интересуюсь:
— Чему обязан, панна Агнесса?
Девушка смешно морщит нос.
— Не надо так официально. Для всех я Агнешка, и для вас тоже.
— Ну хорошо, панна Агнешка, — соглашаюсь нетерпеливо. — Так чему обязан?