— В каком смысле? — спрашиваю озадаченно, пряча вожделенные ключи в карман сюртука. (Боюсь, что руки у меня в этот миг дрожат.)
— Да вот в таком… Цешковский, какой ни есть, уж точно не дурак. Если ты поживишься его документами, то, значит, кто-то дал тебе копии ключей. А кто их мог сделать? В первую очередь я. И кабинет каждый день убираю, и приходила я к нему… Тебя, может, после этого и не тронет, а меня уж точно убьёт. Не сам, конечно. Люди для таких дел у него есть.
Боится, но всё-таки отдаёт! В груди становится горячо от благодарности.
— Не бойся, — произношу негромко. — Я сумею тебя защитить.
— Только дураки не боятся, — возражает девушка, вытирая уголки глаз.
— Но если так, ты ведь могла их и не отдавать, — говорю почему-то.
Агнешка жалко улыбается.
— Раз в них твоя защита, то не могла. Уж если я с человеком, то я с ним до конца.
— А со мной тоже до конца?
Вопрос ненужный, лишний, напрасный. Но он вырывается сам собой.
— Конечно, — говорит не задумываясь. — Ты только не обижай меня, не отталкивай…
И отчего-то плачет. Ужасно много за этими слезами. И трудное крестьянское детство, и незабытый ужас Восстания, и тусклая жизнь в эмиграции, и вечный женский страх одиночества — всё смешалось…
— Не буду я тебя обижать, — говорю отчего-то шёпотом, вытирая ей слёзы платком.
— Правда? — спрашивает она, всхлипывая и вглядываясь в моё лицо.
— И отталкивать не буду…
Целую девушку так крепко, что у неё дух захватывает.
Вечером того же дня ужинаю с Каминским в его квартирке на улице Дюфо. Пан Войцех в курсе моих отношений с Агнешкой и деликатно предлагает выпить за то, что жизнь продолжается. Наверно, имеет в виду, что я пришёл в себя после расставания с Беатой. Хотя можно ли говорить о расставании, если работаем под одной крышей и каждый день видимся в кулуарах…
Показываю ключи и коротко, опуская детали, рассказываю, каким образом они попали в мои руки.
— Браво! — одобрительно говорит Каминский. — Теперь Зых, считайте, у нас на крючке… Кстати! — Отодвинув рюмку, тяжело смотрит на меня. — Когда, наконец, я получу его голову? Вы мне её обещали.
Прожевав кусок ветчины, отрицательно качаю головой.
— Не так, пан Войцех! Голову я не обещал. Я обещал, что Зых будет наказан. И он будет наказан. Просто ещё не время.
«Надеюсь, оно скоро наступит», — добавляю мысленно.
— Ну, не знаю, — мрачно говорит Каминский. — Во всяком случае, рассчитаться с ним должен я. За зверство его, за несчастного старика-старосту, который мне доверился и потому погиб со всей семьёй… Я понимаю, что у вас к Зыху свои счёты: пани Беата и всё такое. Но первое право отомстить, прошу помнить, — за мной.
Дорогой ты мой пан Войцех! Ты очень ошибаешься. Первое право отомстить, как ты выразился, — моё.
И дело вовсе не в пани Беате.
Убийство Гилмора потрясло Зыха до глубины души.
Тело пропавшего англичанина с простреленной грудью отыскалось на какой-то свалке. Полиция завела дело, и, поскольку установили, что перед исчезновением Гилмор посетил Комитет, Зыха вызвали в участок на допрос. Неприветливый полицейский чиновник настойчиво пытался выяснить, что связывало английского дипломата с польскими эмигрантами. Пришлось на ходу сплести историю о симпатиях покойного Гилмора к Польше, страдающей под российским игом. Мол, визит англичанина был исключительно частным: интересовался деятельностью Комитета, хотел даже сделать благотворительный взнос… «Да что вы? Прямо-таки взнос?» — переспросил чиновник. Очень Зыху не понравилась его ухмылка. «Именно так», — повторил твёрдо. Поди проверь… В общем, отоврался.
Но это бы ладно.
Никакой скорби по Гилмору Зых не испытывал. Он вообще никогда ни о ком не скорбел. Даже во время похорон отца мысли были заняты лишь подсчётом имущества, которое предстояло унаследовать. Да, с Гилмором они работали несколько месяцев, и что? Его место займёт другой, только и всего. Из посольства уже дали знать, что новый человек приедет из Лондона в ближайшие дни. Стало быть, работа продолжится, денежный поток не иссякнет… И то сказать, куда англичане денутся? Слишком много сил и средств уже вложено в подготовку восстания, чтобы остановиться, когда большая часть пути пройдена.
Сильнее всего Зыха беспокоило другое.
Его версия о русском агенте в Комитете, которую он изложил Лелевелю в декабре, частично подтвердилась. Враг существует и действует. Гилмор незадолго до убийства признался, что был завербован. Правда, под дулом пистолета, но всё же… И, судя по разным деталям разговора, ночной гость действительно работает в Комитете.