Останавливаюсь, облизываю разбитые губы.
— Ну, чего замолчал? Рассказывай дальше.
— Мне бы воды, — бормочу, подпустив жалобную нотку. — В горле пересохло, говорить трудно.
Чертыхнувшись, Зых лезет во внутренний карман сюртука и достаёт плоскую фляжку. Судя по запаху, с коньяком. Суёт мне в закованную руку.
— На вот, глотни, — говорит брюзгливо. — Дожил, называется, французского шпиона собственным коньяком пою… Смотри, всё не вылакай!
Коньяк обжигает рот и желудок, однако мне становится легче. Вернув фляжку, продолжаю:
— Кое-что о плане я выяснил, но далеко не всё. Ни Лелевель, ни ты о подробностях не распространялись. Поэтому французы приказали любой ценой достать документы, где план Заливского расписан детально. А тут Агнешка упомянула, что сделала дубликаты твоих ключей. Ну, я и позарился…
— А зачем французам план наших действий? Он же не против них — против русских. Любопытство заело?
— Понятия не имею. Мне поручали, я исполнял. А что к чему — передо мной не отчитывались. Но, думаю, любопытство тут ни при чём. Скорее французы хотят помириться с императором Николаем, а для этого нужно передать ему ваш план. Мол, мы тебе помогли, предупредили… Это же козырь.
— Помириться, говоришь…
— Да, помириться. Боятся они русских. Ну и, конечно, хотят вставить фитиля англичанам. Уж очень те обнаглели. Ведут себя во Франции как дома.
Всё, что я говорю, вполне логично. Можно верить, а можно и не верить. Но, во всяком случае, зерно сомнения в него я заронил, и в этом — мой единственный шанс уцелеть. Убить французского агента во Франции же… нет, такого поляку не простят. В принципе. Соображение простое и Зыху вполне доступное.
Убрав свечу на пол, Зых садится на табуретку и с болезненной гримасой дотрагивается до перевязанной головы. Плохо бедному, а тут ещё я ему головоломку подбросил… Но жалеть человека-сову не собираюсь. Кто бы меня пожалел.
— Чем докажешь, что работаешь на французов? — интересуется мой обидчик.
Пожимаю плечами.
— Ну, чем… Сегодня вечером у меня встреча с их человеком. Я должен передать твои документы. Можем пойти вместе. Познакомить, правда, не обещаю…
— Хорошая мысль, — соглашается Зых. — Только, видишь ли, для этого я тебя должен выпустить. А я тебя выпускать не собираюсь. Чего ради? Наплёл мне про французов и думаешь, что я тебе поверил? Сукин сын, сволочь продажная… Сдаётся, что ты, скорее, шпионишь на русских. Вот им план Заливского нужен позарез…
Иду ва-банк.
— Есть один способ доказать, что я насчёт французов не вру, — говорю медленно. — Только он вряд ли тебе понравится.
— Что ещё за способ? — грубо спрашивает Зых.
— Если я исчезну, то и ты исчезнешь. Тебя просто возьмут и тщательно… понимаешь ли ты, тщательно… расспросят, куда я делся. А спрашивать эти люди умеют. Потрошат, практически. Тогда поймёшь, что я не врал. Только поздно будет.
— Да ты спятил! Исчез, ну, значит, исчез. При чём тут я?
— А при том, что ты у французов на заметке. Сначала они думали, что в Комитете главные — это Лелевель и Ходзько. Поэтому их обоих и выслали. Но дело продолжается, подготовка к восстанию идёт. Тут-то они и поняли, что главный — ты. Между прочим, я подсказал, — добавляю значительно. — И если я твоих документов не добыл, а сам к тому же исчез, — вывод простой: ты меня раскусил и ликвидировал. И тебе, эмигранту, этого не простят, не надейся. За своего человека наизнанку вывернут.
Представляю вдруг, как Зыха выворачивают наизнанку, и получаю мимолётное удовольствие, хотя по натуре вовсе не живодёр.
Зых тяжело поднимается с табуретки. Видно, что устал и чувствует себя неважно.
— Я подумаю, — говорит сухо. — А ты пока посидишь, посидишь… Может, ты и не врёшь. Может, ко мне из-за тебя действительно французы вломятся. Ну, и поторгуемся. Разберёмся, чего они хотят, чего я хочу… В конце концов ты у меня в руках. Какой ни есть, а заложник. Но если ты русский шпион…
— Да если б я был русский шпион, тебя бы уже на свете не было, — прерываю его. — Русские бы вас с Лелевелем и Ходзько сразу убрали, вот тебе и всё восстание. Они-то не французское правительство, оппозиции не боятся. И на Лафайета клали с прибором…
— Я подумаю, — повторяет Зых. — А ты сиди и жди.
С этими словами он берёт свечу и направляется к лестнице. Однако перспектива остаться на неопределённое время без света и к тому же в кандалах мне отчаянно не нравится. Поэтому я окликаю Зыха.
— Ну, что ещё?
— Вели меня расковать, — говорю самым нахальным образом.
— Это с какой стати? — искренне удивляется Зых.