— Бася не придёт, — холодно сказала Беата. — Вчера она взяла расчёт.
Цешковский замер. Не оборачиваясь, спросил небрежно:
— Это ещё почему?
— А вы не знаете?
— Знал бы, не спрашивал.
— Да потому что вчера вечером, прежде чем уехать на ночь глядя, вы к ней гнусно приставали! Когда я вернулась из магазина, бедная девушка мне рассказала…
В свои слова Беата вложила всю меру презрения, питаемую к человеку-сове.
Цешковский звучно почесал спину.
— Велика важность: ущипнул дуру за мягкое место разок-другой, — хладнокровно сказал он. — Взяла расчёт, говорите? Ну, и пусть катится, найдём другую.
— С учётом ваших животных наклонностей, надолго ли?
— Найдём и третью. А насчёт животных наклонностей… Как только вы перестанете мне отказывать, я тут же всё своё мужское внимание переключу на вас!
С этими словами он скрипуче засмеялся. Беата лишь стиснула зубы.
— А пока, если нет служанки, озаботьтесь завтраком сами, — продолжал Цешковский как ни в чём не бывало. — На это-то вы годитесь, пани… жена?
Хлопнул дверью ванной. Беата ушла к себе в спальню. Сев на постель, закрыла лицо руками.
С приходом Цешковского дом на улице Пирамид стал чужим. И не просто чужим — враждебным. Отныне рядом с ней вместо дяди жил так называемый муж, — человек неприятный, жестокий, опасный, которого она боялась, даром что из гордости не подавала вида. Один совиный взгляд немигающих глаз чего стоил… И хотя после неудачной попытки вступить в супружеские права он поклялся не трогать её, Беата ему не верила и оставалась настороже.
Как же она устала…
Все последние недели Беата жила с ощущением нарастающего душевного разлада. Сознание силилось и никак не могло соединить борьбу за свободу и независимость Польши с Ежи Цешковским, которого она считала законченным негодяем. И остальные ненамного лучше. Сибарит Гуровский, самоуверенный болтун Кремповецкий, пьяница и бабник Солтык, напыщенный Осовский… А дядя, которого она привыкла любить и почитать! Как он мог, якобы в интересах общего дела, навязать ей брак с Цешковским, разрушив надежды на любовь и счастье?
И эти люди — защитники и освободители родины… Какая горькая насмешка! Вот спасшая Францию Жанна д, Арк была чиста помыслами и девственна телом. Потому и одолела англичан.
Да, англичане…
Работая доверенным секретарём дяди, а теперь и Цешковского, Беата волей-неволей улавливала обрывки сведений о не разглашаемых отношениях Комитета с британской секретной службой. Всего лишь крохи, но их оказалось достаточно, чтобы осознать — святое дело освобождения Польши оплачено английским золотом. В порыве горького недоумения Беата однажды набралась смелости и атаковала дядю прямым вопросом: так ли это? Уклончивый ответ Лелевеля яснее слов объяснил, что дело обстоит именно так. «Политика вообще дело грязное, девочка моя», — посетовал дядя с тяжким вздохом.
Это был удар, после которого на душе стало невыразимо мерзко и мутной волной нахлынули сомнения. Да так ли свято общее дело? Зачем она сестрой милосердия прошла восстание, уехала в эмиграцию, работала в Комитете, наконец — самое страшное — принесла жертву, выйдя по принуждению за человека, к которому не испытывала ничего, кроме презрения? Чтобы стать в итоге английской содержанкой?
А тот, другой, о ком думала и кого втайне любила, навсегда потерян. Он тоже любил её… она знала, чувствовала… но он дал понять, что никогда не простит ей замужества. И даже, по слухам, сошёлся с девкой Агнешкой — быть может, в отместку ей, Беате. Но это полбеды. Настоящая беда в том, что Цешковский догадывался о её чувствах и как-то открыто пообещал, что человеку тому не жить.
От таких мыслей впору в петлю лезть. От тоски, от ревности, от безвыходности… Но сначала убить Цешковского, из-за которого её жизнь сломана! Как славно было бы его пристрелить… И что с того, что на нём держится вся подготовка к новому восстанию? Зачем оно вообще? Кончится тем, что польская земля опять напьётся польской же крови — допьяна. Вот и всё…
В успех плана Заливского Беата не верила. Она слишком хорошо помнила, как два года назад российская армия разгромила польские регулярные полки, усиленные добровольцами. На что же теперь рассчитывали деятели Комитета и стоявшие за ними англичане? Горстка волонтёров без какой-либо надежды на серьёзную поддержку местного населения… Не так уж плохо жилось полякам в Российской империи, чтобы, всё бросив, встать под штопаные знамёна вождей эмиграции…
Беата не знала, сколько просидела вот так, скованная безысходной горечью. Громовой храп Цешковского, проникший даже сквозь закрытую дверь спальни, вернул её к реальности. Раз нет служанки, готовить завтрак придётся собственноручно. Неженкой Беата никогда не была и домашнюю работу любила. Не хотелось, конечно, готовить для Цешковского, но тут уж деваться некуда, — есть самой тоже надо.