Так, значит, шпион не соврал, и французы действительно явились к нему, Зыху, чтобы выяснить судьбу своего агента? Будь он проклят… Похоже, удовольствие заглянуть в мёртвые глаза врага не сбудется. Удивляет, правда, быстрота, с которой полиция начала его искать…
В прихожей невнятно звучали чьи-то голоса. Зых уже был на ногах. Набросив поверх белья домашний халат, подошёл к порогу спальни. Распахнул дверь.
И со сдавленным воплем рухнул на пол, получив ошеломляющий удар ногой в пах.
Как истинное дитя парижского дна Жак с врагами не церемонится. Вот и сейчас вместо приветствия сильно пинает Зыха ниже пояса прямо с порога. И пока тот корчится на полу, быстро связывает ему руки припасённой верёвкой. Вместе с Каминским сажают хозяина дома на стул. Пан Войцех трогает меня за плечо.
— Прошу помнить — он мой, — говорит сквозь зубы.
— Подождите, пан Войцех, — отвечаю с досадой. — Давайте сначала сделаем дело, а уж потом разберёмся, чей.
Зых смотрит на меня безумным взглядом.
— Мазур! — сдавленно произносит он.
— Он самый, — подтверждаю я. — Болеслав Мазур. А ты кого ожидал увидеть? Леха, что ли?
— Но ты же остался в подвале…
— Ошибаешься. В подвале остался милый старичок Убогий. Просил передать привет с того света… Зых.
Услышав своё настоящее имя, человек-сова дёргается, как от удара.
— Где документы? — спрашиваю без обиняков.
Зых молчит. Всё происходит так быстро, что он не успевает обдумать фатальную для него ситуацию.
— Где документы? — повторяю вопрос. — И не вздумай отпираться. Сам же сказал, что безопасности ради перенёс их домой.
Подняв голову и зло прищурившись, Зых смотрит мне в глаза.
— Я пошутил, — говорит небрежно. — А ты, болван, и поверил. В Комитете они лежат, как и лежали.
В смелости ему не откажешь и в наглости тоже. Мой друг Жак, обиженный за командира, одним ударом сбивает наглеца на пол вместе со стулом. Потом вопросительно смотрит на меня. Но прежде чем я успеваю что-либо сказать, за спиной звучит напряжённый голос:
— Что здесь происходит? Что вы делаете с паном Цешковским?
Это Беата, которая, естественно, ничего не понимает. Придётся ей кое-что объяснить.
— Здесь нет никакого Цешковского, — говорю для начала. — Есть преступник и убийца Зых, у которого руки по локоть в крови. Я и сам только чудом не погиб в подземной тюрьме, куда он меня бросил несколько часов назад…
Подробности опускаю — не до них, но и сказанного довольно, чтобы прекрасные глаза пани Беаты широко раскрылись.
— Где-то в доме он спрятал документы, которые я ищу, — продолжаю быстро. — С их помощью удастся предотвратить новое восстание в Царстве Польском. Уцелеют сотни, а может, и тысячи человек. Сколько можно лить польскую и русскую кровь? А Зых ответит за всё. — И, не давая Беате задать новый вопрос, добавляю мягко: — Прошу мне верить, пани. Вам лучше уйти в свою комнату. Не надо вам тут быть.
Беата колеблется, переводя взгляд с меня на Зыха, с Каминского на Жака. Потом поворачивается и уходит. На пороге её окликает Зых.
— Постойте, Беата! — кричит он с пола. — Неужели вы допустите, чтобы эти бандиты во главе с французским шпионом Мазуром расправились со мной? Сделайте что-нибудь! Бегите за полицией!
При всей смелости он сознаёт, что жизнь висит на волоске, и цепляется за соломинку. Но Беата молча покидает спальню. И если я правильно понимаю взгляд, которым она одаривает Зыха, в нём жалости нет. Есть жгучее презрение.
— А теперь будем искать документы, — говорю сотоварищам. — Не мог он оставить их в Комитете, если знал от Агнешки, что я за ними охочусь. Не в землю же он их закопал…
— Не надо искать, — говорит пан Войцех вдруг. — Заметил я, что он всё время косился на бельевой комод. Давайте посмотрим там.
— Точно, — поддерживает Жак. — Я тоже заметил.
Кидаюсь к комоду. В нём три выдвижных ящика, набитых постельным и нижним бельём. Выкидываю всё это добро на пол и… ничего. Нет там бумаг. Краем глаза с отвращением вижу злорадную улыбку на лице Зыха. Каминский чешет в затылке.
— Ошибся, значит, — говорит со вздохом. — Ну, тогда давайте перероем всё подряд. А начнём с кровати. Может, он их под периной спрятал…
В голову неожиданно приходит мысль.
— Подождите-ка, — перебиваю пана Войцеха и снова склоняюсь к комоду.
Начинаю один за другим выдёргивать ящики. И с невероятным облегчением вижу толстый пакет, который спрятан между нижним ящиком и днищем комода. Секрет, в сущности, несложный, но от кого было таиться Зыху в собственном доме?