— Здравствуйте, — сказал Антон, засунув ладони в карманы тесных джинсов и прижав локти к бокам. — Вы здесь работаете?
— Я бы так не сказала, — девушка пожала плечом. Она смотрела не на него, а на красный диван под яркими софитами.
— То есть, вы не ассистентка?
— Я из других. Из тех, которые не ассистентки.
Она странно выговаривала слова — чересчур мягко, глотая окончания, с едва уловимым акцентом, но при этом артикулировала четко, и Антон не мог отвести взгляда от ее губ. Они были розовые, бархатистые, ровно очерченные, словно нарисованные на листе бумаги.
Широкая, неряшливо обрезанная понизу тельняшка сползала с одного ее плеча, джинсовые шорты были чрезмерно коротки, а обуви на ногах вовсе не было. Ее босые ступни стояли на цементном полу, но, казалось, она не замечает ни грязи, ни холода.
Рассеянный свет далеких софитов едва проникал в этот угол, и в этом отсвете кожа девушки загадочно мерцала. Антон видел множество пудр, производящих подобный эффект, но это была не пудра. Казалось, ее тело покрывает тончайший слой воды, который отражает едва заметную игру света. На ее руках и плечах словно расположились десятки галактик. Волосы девушки были мокрыми и лежали на голове отдельными ровными прядями, словно она только что вышла из душа и расчесалась гребнем с редкими широкими зубцами.
— Как вас зовут?
— Лина. А вас?
— Антон. Разве вы не знали?
— Нет. Я обязана знать?
В ее голосе царила космическая пустота. От ее речи без интонаций и от взгляда, который мог бы принадлежать незрячему человеку, у Антона перехватило дыхание.
— Нет, не обязаны, просто обычно знают, — он постарался сказать без нажима, но вышло самодовольно.
— Антонио! — закричала ему издалека продюсер. Голос у нее был высокий и резкий, как у неудавшейся оперной певицы. — Где ты, звездный мой мальчик? Мы ждем тебя, Антонио!
Она шла к нему от декораций и щурилась, стараясь разглядеть, с кем он разговаривает. Антон совсем ее не помнил, вчера с ним работал высокий крупный мужчина с красным лицом и привычкой подчеркивать свое одобрение густым круглым хохотком.
— Через минуту начинаем, — сказала продюсер, обвивая сильную руку Антона своими тощими руками. — Пойдем, режиссер хочет объяснить тебе новую концепцию ролика.
Антон обернулся и увидел, что Лина скользнула в густую тень у стены.
— Кто это был? — спросила продюсер.
— Не знаю.
— Скажу охране, пусть ее выведут.
Антон посмотрел на продюсера. Она была довольной высокой — ростом ему по плечо — и немолодой. Неестественные черты ее лица говорили о пластических операциях, под светлым деловым костюмом угадывался утягивающий корсет. Ее руки были высохшими, с синим узором выступающих вен и дорогим маникюром.
— Не нужно, — сказал Антон. — Она ничего плохого не сделала.
— О, не будь так доверчив, — протянула продюсер. — Я таких знаю. С виду — тихоня, а у самой — пузырек с кислотой или нож. Мы не можем тобой рисковать, Антонио, ты — наш драгоценный рубиииин. Руууубин, наш мальчик-Звезда, мы все без тебя — никто.
— Если вы вызовите охрану, — сказал Антон, — я не буду сниматься.
Яркий свет на площадке не давал возможности видеть, что происходит в темной части павильона, понять, ушла она или нет. Поглощенный этим, Антон играл нервно и порывисто, совершенно неожиданно для себя, в какой-то новой, неповторимой, тревожащей манере.
— Спасибо, снято, — сказал режиссер, замешкавшись, и съемочная группа негромко и неровно зааплодировала. Не дожидаясь, пока стихнут аплодисменты, Антон спрыгнул с дизайнерского дивана и быстро пошел к своему мешку.
— Ты был великолепен, Антонио, — протянула продюсер, она догнала его, и Антон был вынужден остановиться. — Не реклама — театр «Глобус». Шекспировские страсти.
— Спасибо, — сказал он.
Она снова вцепилась в его руку, прижалась к его боку костлявым телом, потянула за собой, но он высвободился и пошел прочь.