Мы все просто умирали от смеха.
– Надо как-нибудь заглянуть в его запасы, – сказал папа. – Вороны, как сороки, любят таскать самые неожиданные вещи, особенно всё блестящее. Ну, мне пора, будьте умницами, девочки!
И папа ушёл. Мама занялась шитьём, а мы, послонявшись по огороду, пошли домой за корзиночками.
– Мама, мы в лес за ягодами. Можно?
– Только далеко не ходите, – ответила мама обычной фразой и занялась своей работой.
А лес с нашего пригорка виден был далеко-далеко. Вблизи солнечный и весёлый, а дальше – нерубленый, густой в таинственный.
Я вдруг расхрабрилась.
– Катя, давай возьмём ворону и хлеба и пойдём вон туда, далеко, хочешь?
Катя робко посмотрела на меня.
– Да, а лесник-то, помнишь? И собака у него…
Но я была неустрашима.
– Ну, и пожалуйста, не хочешь – не надо, одна пойду. Это прежде девочки были трусихами и мальчишки над ними смеялись, а теперь у нас разно… разноправие, – и я гордо взглянула на Катю.
Катя посмотрела на меня с уважением.
– А что это – разноправие?
– Это… это… вот когда тебе будет девять лет, тогда и узнаешь, теперь не поймёшь!
– Ещё два года ждать, – с грустью сосчитала Катя.
Положив в корзиночки по большому куску хлеба с маслом, мы вышли из дома. Перебежали по шаткому мостику речку Незванку и зашагали к вырубке.
Ворона и Урсик, как всегда, увязались за нами. Урсик весело бежал впереди, а Платочек по-прежнему никак не мог приспособиться к нашим шагам. Крылья уносили его слишком быстро вперёд. Приходилось поджидать нас на какой-нибудь ветке и скучать. А если бежать по земле – коротенькие ножки не поспевали за нами.
И вот Платочек, залетев метров на двадцать вперёд, опускался на землю и принимался бежать что есть силы, спотыкаясь и оглядываясь – скоро ли его догоним.
Утомившись, он садился ко мне или Кате на плечо, но спокойно ему не сиделось, и он снова принимался за свои фокусы. Платочек сердился и шипел, а мы смеялись до упаду и незаметно всё шли и шли извилистой тропинкой между пнями и громадными старыми соснами.
Наконец ворона придумала такое, что мы от удивления даже смеяться перестали и чуть не выронили из рук корзинки. Поднявшись кверху, она опустилась Урсику на спину и запустила крепкие когти в его пушистую шкурку. Урсик взвыл и заметался.
Ворона сидела как в цирке, покачивалась, но держалась.
Однако Урсик не собирался сдаваться. Он бросился на землю, перекатился на спину и чуть не подмял ворону под себя.
Своенравная птица не выдержала. И славно же отделала она непослушного щенка: долб в спину, долб в загривок, цап за ухо! «Что, теперь будешь слушаться?»
И Урсик, поджав хвост, бросился бежать, а ворона опять уселась ему на спину, слегка распустив крылья для равновесия, очень довольная своей выдумкой.
Но вот тут-то она и просчиталась.
Урсик, покорившись силе, далеко не примирился со своим унижением и придумывал план мести вороне.
Случай представился неожиданно.
Мы давно уже свернули с вырубки в густой старый лес и совсем неожиданно вышли к незнакомой речке.
Мы остановились было и оглянулись назад. Вдруг мимо нас пулей пронёсся Урсик с вороной на спине и прыгнул прямо в речку. Сознательно он это сделал или нет, но водой ворону сшибло с его спины, и наш бедный Платочек с криком закружился в быстром течении. Пёрышки его намокли, он бился, а вода несла его всё дальше.
С плачем мы кинулись бежать по берегу, продираясь сквозь кусты. Корзинки с ягодами бросили – не до них было. А Платочек кричал всё тише и уже несколько раз окунался в воду с головой.
Не помня себя, я прыгнула в речку. Протянутые вперёд руки вцепились в растопыренные крылья Платочка, но я сама в ту же минуту пошла ко дну. О том, что не умею плавать, я и не подумала.
Вдруг кто-то схватил меня за шиворот, потянул кверху, и я оказалась на берегу, всё ещё судорожно держа в руке полуживого воронёнка.
Круглая веснушчатая физиономия со знакомыми рыжими вихрами весело смотрела на меня.
– Вот те на!.. – протянул мальчишка. – Я тебе ворону подарил, а ты её в речке топишь!
– Я не топлю, – задыхаясь, ответила я, – это её Урсик утопил.
Тут с плачем прибежала и бросилась мне на шею Катя.
– Я думала, ты утону-у-ула! – плакала она.
– И хорошо бы сделала, – отозвался мальчишка, и лицо у него стало злое-злое. – Она мне все удочки перепутала и рыбу распугала. Возьму вот тебя и её тоже (он показал на Катю) и утоплю опять, а вороне шею сверну!
Мы прижались друг к другу. День был полон слишком сильных впечатлений, и нам нестерпимо захотелось домой.
– Мы не знали ведь про рыбу! – дрожащим голосом сказала я. – Отпусти нас, пожалуйста!
– То-то, отпусти! – смягчился довольный нашим испугом мальчишка. – А чего вы мне за рыбу-то дадите?
Мы тоскливо переглянулись.
– Ничего у нас нет, – жалобно сказала Катя. – И платочки старые. А корзиночки мы потеряли. Отпусти так!
В эту минуту в кустах что-то зашумело и на поляну выскочила… громадная чёрная собака с белой кисточкой на кончике хвоста. Меня забила лихорадка, и не только от купания.
– Испугались! – подмигнул мальчишка. – Ну, ладно, ничего вам не будет. Дорогу-то домой знаете?
– Не знаю, – призналась я и неожиданно горько заплакала. Катя вторила мне.
У мальчишки нрав был озорной, но сердце доброе. Увидав, до чего мы испуганы, он почувствовал жалость и раскаяние.
– Ладно, – совсем уже ласково сказал он. – Бежим, что ли, на дорогу вас выведу. Вороны вы мокрые, все три! – И, воткнув удилища в землю, он пошёл вперёд, указывая дорогу.
Мы с Катей нерешительно переглянулись.
– Давай убежим! – шепнула я.
– Да, а дороги мы не знаем, – печально ответила Катя и, совсем уже не стыдясь, вытерла слёзы. – И собака нас догонит.
Держась крепко за руки, мы последовали за моим спасителем. Его босые ноги так проворно перескакивали через пни, что мы почти бежали, спотыкаясь и задыхаясь. Свободной рукой я крепко держала ворону, тоже мокрую и испуганную. Она дрожала, но не пробовала вырываться.
– Волк, эй, Волк! – крикнул вдруг мальчишка, и громадный пёс так и кинулся к нему.
Мы боязливо прижались к дереву, а он одним прыжком перемахнул через высокий пень и остановился перед хозяином.
Страшная догадка наполнила моё сердце ужасом.
– Катя, – прошептала я, – слышала, как он собаку звал? Это того лесника собака, он сын его, наверно.
Ну тут мальчишка схватил сломанную ветку, высоко подкинул её в воздух и свистнул. Пёс прыгнул, ловко поймал ветку и, став на задние лапы, подал её хозяину.
– Учёный! – восхищённо прошептала я, забыв о страхе.
– Видали? – торжествующе оглянулся на нас мальчишка. – Он и не то ещё умеет. – И, глубоко засунув руку в карман штанишек, вдруг остановился и пристально посмотрел на нас. Мы крепче схватились за руки: уж не придумал ли он чего…
– Есть-то, небось, хотите, воронята? – спросил он, но не по-обидному, как раньше, а почти дружелюбно, так что мы почувствовали к нему доверие.
– Хотим! – быстро ответила Катя и тут же вопросительно покосилась на меня.
В загорелой руке мальчишки оказался кусок ржаного хлеба, посыпанный крупной солью. Правда, кроме соли, он был облеплен ещё соринками из кармана, но мы на это не обратили внимания.
Как пахнет-то! Руки сами тянутся.
– Карр! – нетерпеливо крикнул Платочек.
Мальчишка вздрогнул.
– Ишь ты! – воскликнул он. – Это он чего?
– Есть хочет, – с гордостью ответила я. – Он всегда с нами ест. – И, присев, я поставила ворону на землю и отломила кусочек хлеба от своей порции.
Платочек вырвал его у меня из рук и принялся уплетать. Мальчишка удивлённо следил за ним.
– И не боится! – воскликнул он. – И не летит никуда!
– Ещё бы лететь! Ты попробуй, руку протяни, он тебе покажет! – вмешалась повеселевшая Катя.
– А то не протяну?
И рука рыжего мальчугана приблизилась к вороньему завтраку.
– Ффф! – Платочек так и налетел на обидчика и щипнул его, да преизрядно. Перья на голове у воронёнка поднялись он положил хлеб между лапками и готов был драться дальше.