Двигались они мягко, неслышно. Перелезая через поваленные стволы, проскальзывая через таежные заросли или перепрыгивая через рытвины и ручьи - тигры почти не производили шума. Их движения были мягки и настолько рассчитаны, что они в любую минуту умели змеей выгнуть свое тело и незаметно перелезть через поваленное дерево. А через чащи, где другому зверю никогда бы не пробраться, они проскальзывали ползком, как змеи, и не делали никакого шума.
Тигрица мать вела своего маленького Эргени через горные ущелья, через кручи к глубокому таежному озеру. У берега, на высоком холме, где, как щетина на кабаньем хребте, рос только дубняк, еще днем, после недолгой борьбы, она придушила старого кабана самца. И теперь там их ждало сытное пиршество.
Ночь была тихая и душная. Тучи надоедливой мошкары носились в воздухе и преследовали тигров. Сильные звери беспомощно вертели головами и, даже иногда нарушая тишину тайги, фыркали. Чаще всего и громче выражал неудовольствие тигренок. Тигрица была опытна, осторожна и терпелива. Чтобы избежать мошкары и избавить от нее своего сына, она выбирала открытые места и шла по ветру.
Наконец дорогу преградил густо заросший холм. И как бы опасаясь, что холм может куда-нибудь сбежать, со всех сторон его частоколом охватил дубняк... Только на вершине лысиной серебрилась умытая луной поляна. Там, на опушке дубовой рощи, тигрица и оставила кабанью тушу.
Забравшись в дубовую заросль, тигрица припала к земле и прислушалась. Тигренок последовал ее примеру. Он помнил недавний урок. Кроме того, в тайге не раз им встречались барсы, рысь и медведь. Волки боялись показываться им, но по следам и по запаху тигренок знал, что волков в тайге больше всего и им они менее опасны.
Не так давно был случай - нахалка рысь чуть было не оставила их без завтрака. Не успели они отойти от своей добычи, как та уже сцапала ее и потащила к себе. В другой раз к ним приковылял медведь, но он был осторожен и только тогда рискнул приняться за остатки их пиршества, когда они, уже насытившись, бросили его.
Прошло десять, пятнадцать минут. Тигрица все еще лежала. Где-то далеко ухнул филин. За ним подала жалобный голос уссурийская карликовая сова. Недалеко белка уронила кедровую шишку, - кедровый качан с шумом прокатился по валежнику и мягко ухнул в траву. Совсем близко от тигренка лесная мышь прошуршала прошлогодними листьями. Тигренок не выдержал, взметнул хвостом и случайно задел мать. Тигрица огрела озорника тяжелой лапой.
И снова все смолкло.
Но вот за горой в озере кто-то забулькал и затем громко зафыркал.
И опять тихо. На плешивую вершину набежала прозрачная тень. Но месяц вынырнул из облаков и снова посеребрил лужайку. Тигрица поднялась, выпустила когти, царапнула ими по траве и, оставив две черные борозды, в несколько прыжков оказалась у кабаньей туши. Тигренок, шаловливо подпрыгивая, не отставал от нее. Он подскочил к жирному кабану, и, урча от удовольствия, яростно впился в сочный окорок.
Около часу тигры тешились кабаньим мясом. Тигренок насытился первым. И теперь, упираясь передними лапами в обглоданные ребра, он игриво наскакивал на кабаньи остатки и острыми резцами блестящих зубов рвал болтающиеся клочья мяса. Тигрица отошла в сторону и, лениво щурясь, развалилась на траве. Она видела, как ее детеныш одним нажимом челюстей перегрызал крепкие кабаньи кости. Вот тигренок отскочил от кабана, нацелился на уцелевшую еще голову и, прыгнув, схватил ухо. Рванув, он как ножом отсек мягкий хрящ, но не удержал равновесия и кубарем полетел с высокой горной кручи в зеркальную гладь таежного озера.
Он так быстро исчез, что тигрица не заметила этого и по-прежнему щурилась на луну. Вдруг до ее слуха дошел глухой стук камней. Тигрица прыгнула к краю и заглянула вниз. Ища спасения, тигренок беспомощно сбивал лапами каменную россыпь. Мелкий песчаник, перегоняя один другого, с грохотом катился вниз. Тигренок пролетел через камни и со всего размаха шлепнулся в воду. Тысячи искр взметнулись вверх, по озеру переливами заходили круги. Месяц перебежал по волнам, как по тигровой шкуре.
Тигренок вынырнул и забил лапами по воде. Вдруг около кто-то фыркнул, и перед ним промелькнул частокол ветвистых рогов. От страха тигренок еще сильнее забил лапами. Но сучковатые рога преградили путь, потом неожиданно исчезли, и тигренок вдруг взлетел вверх и, сделав полукруг, шлепнулся в воду. Когда он высунул голову, он оказался в густой осоке, лапы нащупывали вязкую тину. Захлебываясь, тигренок жалобно запищал. И сразу же с горы ему ответил грозный предостерегающий рев матери.
Как только тигрица увидела рога, она поняла, что ее детеныш упал к лосю, загнанному в таежное озеро беспощадной мошкарой. Она обежала гору кругом и в несколько прыжков оказалась около осоки.
Услышав тигра, лось замутил воду и, недовольно отфыркиваясь, качающейся походкой скрылся в тайге.
Тигрица злобно взревела и осторожно, стараясь как можно меньше замочить шерсть, - она не любила воду, - залезла передними лапами в тину. Ухватив тигренка зубами, она вытащила его на берег.
III. ЗВЕРИНАЯ ЛЮБОВЬ
Сытное лето и тревожную осень, полную призывных звуков, тигренок не отходил от матери. Ему шел уже второй год, но всегда, как только тигрица исчезала в тайге, он жалобно звал ее.
Ударили первые заморозки, потянули северные ветры и нагнали снеговые тучи. Тигры перешли в долину реки Лефу, ближе к человеческим жили щам. По ночам тигрица подбиралась к легким хворостиновым хлевам, разбивала стены сильной лапой и, перепугав скот, на глазах у людей волокла добычу в тайгу. Трусливые тявки, поджав хвосты, лезли под ноги людей и чуть слышно ворчали.
Верховья реки Лефу заселяли русские и корейцы, новоселы. Они были бедны и из них редко кто имел оружие, а у кого оно было - недоставало зарядов. Переселенцы безнадежно ахали, стонали, жаловались друг другу, но далеко заходить в тайгу боялись. Даже дрова и то брали под поселком и ходили за ними артелями, вооружившись заслонками, сковородами, медными тазами. Пока бабы и ребятишки гремели в них, отпугивая страшного зверя, мужики рубили сушник и складывали на возы. А корейцы, свято чтя дедовские законы, и здесь считали тигра священным животным и покорно сносили "божье" испытание.
Так прошла первая половина зимы.
В феврале, когда день удлинился и уже высоко на небо забиралось солнце, а снег заблестел, заискрился в радужных переливах, у тигрицы стала лезть шерсть и на лапах, на груди и на животе появилась новая гладкая и лоснящаяся. В глазах замелькал задорный молодой блеск и часто, перепрыгивая через поваленные стволы деревьев или овраги, она делала лишний прыжок, терлась боками о стволы и беспричинно потягивалась. А иногда вытянет вперед лапы, припадет грудью к земле и роет когтями снег, бьет себя упругим, как плеть, хвостом и нежно мурлычет. Тигренок радовался, заигрывал с матерью, шутя ловил кончик ее хвоста. Тигрица как будто не замечала его. Но как-то шалости надоели ей, и она впервые больно укусила сына. Тигренок насторожился и с этого времени стал подальше держаться от матери.