— А вы не знаете, Гейнс не был с Хэмшайрами в несколько особых отношениях?
— Боюсь, что был. Он давал их детям уроки плавания в их собственном бассейне.
— А с Фергюсонами?
Он выпятил нижнюю губу, обдумывая ответ, но тут же снова ее поджал.
— Но разве их ограбили? Я что-то не слышал.
— И я нет. Их номер четыреста пятьдесят девять. Значит ли это, что они стали членами клуба недавно?
— Да, значит! — ответил он сердито. — Ответственность, естественно, лежит на клубном комитете, но у меня есть право вето, и я должен был бы им воспользоваться!
— Но почему?
— Мне кажется, вы знаете почему! — Он встал, прошелся до стены и резко повернулся, точно увидел на ней огненные письмена. Остановившись у стола, он уперся в край кончиками пальцев и наклонился надо мной. — Перестанем ходить вокруг да около, хорошо?
— Ко мне это не относится.
— Пусть так. А ко мне относится. Признаю, но извинений не приношу. Ситуация слишком взрывчатая.
— Вы имеете в виду — между полковником Фергюсоном и его женой?
— Отчасти. Вижу, вам про это кое-что известно, и буду с вами откровенен. Клуб находится на грани чудовищного скандала. И я прилагаю все усилия, чтобы его предотвратить. — Его тон был исполнен невыразимой важности. Так он мог бы сообщить мне, что объявлена война. — Вот поглядите.
Бидуэлл выдвинул ящик, достал сложенную газетную вырезку, дрожащими руками развернул ее и положил передо мной.
«Есть слушок, что аппетитная экс-звезда Холли Мэй, морщившая носик на киногород, старательно доказывает правоту известного присловья про жену полковника. Партнер ее в Великом Эксперименте — великолепный клубок мышц (так она, видимо, считает), который занимается спасением утопающих в клубе для миллионеров, включающих и ее миллионера-муженька. Мы, простые смертные, тоже очень хотели бы ухватить свое. Но рвите розы, пока можно, миссис Фергюсон, и молчок!»
Бидуэлл читал через мое плечо и постанывал.
— Это было напечатано на прошлой неделе. Разослано агентством по всей стране.
— Но ведь никаких доказательств здесь нет.
— Так-то так, но для нас подобный выпад все равно ужасен. Могу ли я на вас положиться, мистер Гуннарсон?
— В каком смысле?
— Что вы не будете никому повторять того, что сейчас сказали мне.
Я, собственно, ничего не говорил, но раз уж ему почудилось…
— Если этого не потребуют интересы моей клиентки. Даю вам слово.
— Но при чем тут интересы вашей клиентки?
— Ее подозревают в том, что она сообщница Гейнса. Между ними действительно что-то было, но вполне невинное. Она в него влюбилась.
— Еще одна? Как это у него получается? Красивое животное, не спорю. Но грубое.
— Некоторые любят грубую пищу. Видимо, миссис Фергюсон принадлежит к таким.
— Ну, и она сама, и ее муж не столь уж восхитительны. В этом году я допустил две большие ошибки: нанял Гейнса и не воспрепятствовал Фергюсонам проникнуть в клуб. И две эти ошибки вместе составили самую огромную ошибку моей жизни.
— Ну, вряд ли все-таки дело обстоит так скверно.
— Ах, вряд ли? Моя жизнь, возможно, находится под угрозой.
— Со стороны Гейнса?
— Да нет. Его давно и след простыл. Они уже наверное в Акапулько. Или на Гавайях.
— Они?
— Я думал, вы знаете. Эта Холли Мэй удрала с ним. А полковник Фергюсон винит во всем меня. Он сейчас сидит в баре и лакает шотландское виски. Я уверен, он набирается смелости убить меня.
— Вы серьезно, Бидуэлл?
Он наклонился так, что на его лицо упал свет. Глаза у него были абсолютно серьезными.
— Он же маньяк. Запил с той минуты, как она улепетнула, и ему втемяшилось взвалить их бегство на меня.
— Когда она уехала?
— Вчера, и прямо отсюда. Обедала с мужем в столовой. Ее позвали к телефону. А она, как повесила трубку, сразу вышла на стоянку. Гейнс ждал ее там.
— Откуда вы знаете?
— Их видел там член клуба, а потом сказал мне.
— Полиции вы об этом сообщили?
— Разумеется нет. Ситуация очень деликатная, мистер Гуннарсон. Кошмарная, но очень деликатная. — Он выдавил бледную улыбочку. — Наш клуб — наиболее уважаемый к западу от Миссисипи…
— Но ему недолго таким оставаться, если один из членов пристрелит администратора за то, что тот содействовал спасателю в покушении на целомудрие Холли Мэй.
— Не надо, будьте так добры! — Он с содроганием закрыл глаза. — Впрочем, если он меня пристрелит, всем моим тревогам придет конец.
— Вы, кажется, почти не шутите?
Он широко открыл глаза.
— Пожалуй, что и так.
— У Фергюсона есть пистолет?
— Целый арсенал. Нет, серьезно. В числе прочего, он еще и охотник на крупную дичь. Ему нравится убивать.
— А не поехать ли вам домой?
— Ему известно, где я живу. Он уже являлся туда рано утром. Орал у дверей.
— Мне кажется, вам следовало бы вызвать полицию. Он может оказаться опасным.
— Он опасен без всяких «может». Но я не могу и не стану впутывать в это полицию. Слишком многое поставлено на карту.
— Что именно?
— Репутация клуба. Ни даже тени скандала после двойного самоубийства Абернети, а это было еще до меня. Пока мне остается только стоять твердо и уповать на спасение без пяти двенадцать.
— Ну, будем надеяться, мистер Бидуэлл.
— Зовите меня Артуром, если хотите. Давайте я вам налью.
— Нет, спасибо.
Он старался затянуть разговор. Я поглядел на часы. Не без пяти двенадцать, но все-таки почти девять. Дело Эллы Баркер завело меня очень далеко и угрожало увести еще дальше. Пора было возвращаться домой к Салли. Мысль о ней была точно резинка, которая растягивается, но никогда не лопается.
Вот только иногда она продолжала и продолжала растягиваться.
Телефон на столе Бидуэлла зазвонил. Он поднял трубку с усилием, точно тяжелую гантель, послушал шелестящий голос и сказал:
— Ради всего святого, Падилья, я же сказал вам, чтобы вы его спровадили… Нет, не вызывайте! На мою ответственность.
Бидуэлл кинулся к двери, захлопнул ее, запер и прижался к ней спиной, раскинув руки, словно готовясь быть распятым.
— Падилья говорит, что он идет сюда.
— Так лучше отойдите от двери. А кто такой Падилья?
— Бармен. Фергюсон сказал ему, что ждать больше не желает. — Его лицо покрывалось каплями, точно холодное стекло. — Поговорите с ним, а? Объясните, что я совершенно ни при чем. Абсолютно. И не имею никакого отношения к тому, что его благоверная уехала.
Он на заплетающихся ногах отошел в угол и прислонился к стене.
— А откуда у него такая мысль?
— Он сумасшедший. Делает из мухи слона. Я просто позвал ее к телефону к себе в кабинет.
— Звонил Гейнс?
— Если он, то сильно изменил голос. Мне он показался женским. Но незнакомым. А Фергюсон, видимо, воображает, что я в сговоре с Гейнсом — и только потому, что я вызвал его жену из столовой!
— Я тебя слышу, Бидуэлл! — донесся голос из-за двери.
Бидуэлл подпрыгнул, как от удара током, и привалился к стене, точно ток его убил.
— А если бы я не слышал тебя, Бидуэлл, то учуял бы. По запаху узнал бы, что ты там. — Дверная ручка задергалась, голос поднялся на октаву. — Впусти меня, свинья трусливая! Мне с тобой, свинья Бидуэлл, надо потолковать. И ты знаешь о чем, Бидуэлл.
При каждом упоминании своей фамилии Бидуэлл вздрагивал. В третий раз он бросил на меня отчаянный взгляд.
— Поговорите с ним! Когда я пытаюсь что-то сказать, это только разъяряет его еще больше. Вы же адвокат, вы умеете говорить с людьми!
— Вам нужен не адвокат, а телохранитель.
Фергюсон подтвердил мой вывод сокрушительным пинком в нижнюю филенку.
— Открывай, Бидуэлл, не то я высажу дверь ко всем чертям!
Он пнул еще раз, филенка треснула, на ковер посыпались хлопья лака.
Бидуэлл взмолился:
— Выйдите к нему! Вам бояться нечего. Он не на вас зол, а на меня.
От третьего пинка филенка подалась. Встав сбоку, я отпер дверь и распахнул ее.