Из-за крутого поворота на склоне показалась машина Гарриет. Когда «бьюик» выехал на шоссе, я заметил, что за рулем была Гарриет, а ее приятель сидел рядом. На нем был серый костюм и рубашка с галстуком, и он сильно смахивал на манекен в витрине магазина мужской одежды. Зеленый «бьюик» повернул на юг, в сторону Лос-Анджелеса.
Я поехал за ними. В Малибу им пришлось сбросить скорость, и я оказался у них на хвосте, когда они въезжали в Лос-Анджелес. Затем они свернули влево, к бульвару Сансет. Когда я собирался сделать то же самое, загорелся красный свет. Пока я ждал зеленого, «бьюик» скрылся из вида. Я пытался его нагнать, но на извилистой трассе было трудно разогнаться.
Я помнил, что Блекуэллы жили где-то на горе недалеко от Сансета. Вдруг Гарриет едет к родителям, подумал я, и свернул в роскошные ворота Бель-Эра. Но дом полковника мне отыскать самому не удалось и пришлось заехать в отель навести справки.
Дом был виден из бара отеля. Бармен в белой куртке показал его мне — красивый особняк в испанском стиле на самой верхотуре. Вручив бармену доллар из денег полковника, я спросил его, не знает ли он, что за человек Блекуэлл.
— В общем-то нет. Он не из тех, кто любит поболтать за рюмкой.
— Как же он пьет?
— Молча.
Я снова сел в машину и поехал в гору по извилистой дороге. Перед домом за живой изгородью розовый сад. На полукруглой аллее стоял зеленый «бьюик».
Над крышей «бьюика» возвышалась седая голова полковника. Он что-то громко говорил. Мне с улицы были слышны отдельные слова, в том числе: «мерзавец и нахлебник».
Я подошел ближе и увидел, что в руках у Блекуэлла была двустволка. Берк Дэмис вылез из машины и что-то ему сказал. Что именно, я не слышал, но после этого двустволка уперлась ему в грудь. Берк Дэмис попытался ухватиться за стволы. Полковник сделал шаг назад, прижимая приклад к плечу. Дэмис сделал шаг вперед, как бы вызывая огонь на себя.
— Давайте, стреляйте. По крайней мере, тогда-то они выведут вас на чистую воду.
— Предупреждаю, что мое терпение может лопнуть.
Дэмис рассмеялся:
— Это еще только цветочки, приятель!
После этого обмена любезностями я вылез из машины и медленно двинулся к ним. Мне хотелось сохранить крайне неустойчивое равновесие. Было очень тихо. Тишину нарушало только их тяжелое дыхание, шум гравия под моими ногами и курлыканье горлицы на телевизионной антенне.
Я поравнялся с Берком Дэмисом и Блекуэллом, но они даже не взглянули на меня. Они не касались друг друга, но на их лицах было такое выражение, словно они сошлись в смертельной схватке. Дуло двустволки взирало на происходящее, словно пустые безумные глаза маньяка.
— На крыше горлица, — миролюбиво заметил я. — Если у вас руки чешутся кого-нибудь подстрелить, почему бы не выстрелить в птицу. Или в ваших краях это запрещено законом? Я помню, что у вас есть какой-то такой закон...
Полковник повернул ко мне искаженное злобой лицо. Ружье тоже повернулось в мою сторону. Я ухватил рукой ружье и направил его в мирное небо. Затем я вынул двустволку из рук полковника и открыл затвор. В каждом стволе было по патрону. Разряжая двустволку, я сломал ноготь.
— Верните ружье, — потребовал полковник.
Я вернул ему разряженную двустволку.
— Стрельбой еще никто ничего не решил. Разве на войне вы это не поняли?
— Этот тип нанес мне оскорбление.
— По-моему, оскорбления были взаимные.
— Но вы не слышали, что он мне сказал. Он сделал грязный намек...
— Значит, вы предпочитаете большие грязные заголовки в газетах и длинный грязный процесс в Верховном суде?
— Чем грязнее, тем лучше, — вставил Берк Дэмис.
Я обернулся к нему:
— Помолчите!
Его взгляд был пристален и мрачен.
— Вы не можете заставить меня молчать. И он тоже.
— Ему это почти удалось. Один-два выстрела с такого расстояния успокоили бы вас надолго.
— Это вы ему скажите. Мне наплевать.
У него был вид человека, которому действительно наплевать. И на себя, и на всех остальных. Но под моим взглядом он чуть поостыл. Он сел в машину рядом с Гарриет и захлопнул дверь. В его действиях смелость сочеталась с какой-то таинственностью.
Блекуэлл зашагал к дому, я двинулся следом. Веранда была вся в фуксиях, которые цвели в подвесных красных кадках мамонтового дерева. Мне померещилось, что в кадках переливается кровь и течет через край.
— Вы чуть было не убили человека, полковник. Ружье следует держать разряженным и под замком.
— Я обычно так и поступаю.
— Вам следовало бы выбросить ключ в окно.
Он посмотрел на двустволку, словно не понимая, как она могла оказаться у него в руках. Под глазами полковника набрякли мешки.
— Как это получилось? — спросил я.
— Предысторию вы знаете. Он вторгся в мой дом, пытаясь завладеть самым дорогим моим достоянием.
— Дочь все-таки не достояние.
— Я должен ее защищать. Если не я, то кто? Несколько минут назад она сообщила, что собирается обручиться с этим типом. Я попробовал ее урезонить. Она назвала меня маленьким Гитлером, учредившим частное гестапо. Такое обвинение из уст родной дочери причиняет боль, но этот, — он злобно посмотрел в сторону «бьюика», — высказался еще похлеще.
— Что же он сказал?
— Я не могу повторить это на людях. Он облил меня грязью. Это гнусная ложь! Я всегда был честен с другими людьми, и уж особенно с моей дочерью!
— Я в этом не сомневаюсь. Просто хотелось бы понять, что творится в голове Дэмиса.
— Взбалмошный тип, — сказал Блекуэлл. — Он может быть опасен.
«Оба вы хороши», подумал я.
Хлопнула дверь на веранду, и среди фуксий появилась Гарриет. Она переоделась в светлый костюм акульей кожи и шляпку с серой вуалью. Вуаль мне не понравилась — она напоминала одновременно и о невестах и о вдовах. В одной руке у нее была голубая шляпная картонка, в другой тяжелый голубой чемодан.
Отец встретил ее на ступеньках и потянулся к чемодану:
— Разреши, я помогу тебе, дорогая.
Она отпрянула от него.
— Спасибо, управлюсь сама.
— Это все, что ты можешь мне сказать?
— Все уже сказано. Мы знаем, как ты к нам относишься. Мы уезжаем туда, где ты нас не будешь преследовать. — Ее холодный взгляд упал на меня, потом на двустволку. — Здесь я не чувствую себя в безопасности.
— Ружье разряжено, — сказал я. — Никто не пострадал и не пострадает. Может, вы передумаете, мисс Блекуэлл? Подумайте хотя бы день.
Она не удостоила меня ответом.
— Отзови своих легавых, — сказала она отцу. — Мы с Берком решили пожениться, и ты не имеешь права нам мешать. Должен же быть какой-то предел, даже если ты отец...
— Но дорогая, я не хочу делать ничего такого...
— Вот и не делай!
Меня удивила его кротость. Но у него не хватило сил продолжать в том же духе. В него снова вселился злой демон:
— Ты сделала выбор. Я умываю руки. Отправляйся со своим любовником куда хочешь. Барахтайся с ним в грязи. Я и пальцем о палец не ударю, чтобы тебя вытащить.
Гарриет отвечала со сдержанной яростью:
— Ты говоришь ерунду, отец. Что за бес тебя обуял?
Она зашагала к машине, размахивая своими пожитками, как оружием. Дэмис взял коробку и чемодан и поставил в багажник, где уже стоял его чемодан.
Из дому вышла Изобел Блекуэлл и стала спускаться по ступенькам веранды. Проходя между мной и своим мужем, она пожала ему руку выше локтя, в знак сочувствия, а может, и порицания. Она подошла к Гарриет:
— Зря ты так поступаешь с отцом.
— Я тут ни при чем.
— Его это очень огорчает. Он же любит тебя.
— Зато я его не люблю.
— Ты раскаешься в этих словах, Гарриет. И когда это произойдет, пожалуйста, дай ему знать.
— Это еще зачем? У него же есть ты.
Изобел пожала плечами так, словно давала понять, что не представляет собой большой ценности.