— Я пьян. Мертвецки. Господи, ну и пьян же я! — Он прижал волосатый кулак к одному глазу, а другой глаз скосил на Падилью. — Зачем ты мне наливал, Падилья?
— Вы из тех людей, полковник, которым трудно сказать «нет». Даже невозможно.
— Все равно не наливай.
Фергюсон спустил отяжелевшие ноги на пол, встал на них, как на каучуковые ходули, и, пошатываясь, побрел через комнату к двери в ванную.
— Надо влезть под холодный душ. Прочистить старые мозги. Нельзя, чтобы Холли увидела меня в таком виде.
Он встал под душем как был, одетый, и стоял под струями очень долго, отфыркиваясь и ругаясь. Падилья заботливо следил за ним.
Я оглядел комнату. Это была женская спальня. В старину ее назвали бы будуаром — всюду шелк и стеганый атлас. Верх тумбочки делили розовый телефон и розовые часы. Они показывали без пяти десять. Мысль о Салли свела меня судорогой.
Я протянул руку к трубке, и в тот же миг телефон зазвонил, словно мое движение замкнуло контакт. Сняв ее, я сказал:
— Дом Фергюсона.
— Полковника Фергюсона, пожалуйста.
— Очень сожалею, но полковник занят.
— Простите, кто говорит? — Голос был мужской, негромкий, нарочито спокойный и бесцветный.
— Знакомый.
— А полковник здесь?
— Да. Он, собственно, принимает ванну.
— Дайте-ка его на провод, — произнес голос, утрачивая бесцветность. — И пошевеливайтесь, приятель.
Меня тянуло возразить, но я почувствовал, что дело действительно не терпит отлагательств, и подошел к двери в ванную. Падилья помогал полковнику стаскивать набухший от воды твид. Фергюсона бил такой озноб, что пол под моими подошвами вибрировал. Он слепо посмотрел на меня:
— Чего вам надо? Падилья, чего ему надо?
— Вас к телефону, полковник. Вы можете взять трубку?
Падилья помог ему доплестись до кровати. Фергюсон присел на край и поднес трубку к уху. Он был голым по пояс. Покрывшаяся пупырышками кожа отливала мертвенной бледностью. Грудь покрывали спутанные седеющие волосы. Он слушал, полузакрыв глаза, лицо его вытягивалось, дряблело. Я думал было, что на него снова накатывается пьяное забытье, однако он несколько раз четко произнес «да», а потом сказал:
— Да, обязательно. Можете рассчитывать твердо. Очень жаль, что мы не установили контакта раньше.
Он положил трубку, не сразу попав на рычаг, встал, посмотрел на Падилью и уставился на меня из-под набрякших век.
— Свари мне кофе, а, Падилья?
— Один момент! — И Падилья бодрой рысцой исчез из спальни.
Фергюсон повернулся ко мне.
— Вы из ФБР?
— Отнюдь. Я адвокат. Мое имя Уильям Гуннарсон.
— Трубку вы сняли?
— Да.
— Что вам сказали?
— Звонивший мужчина сказал, что хочет говорить с вами. И срочно.
— А о чем, он не сказал?
— Нет.
— Вы уверены?
— Абсолютно уверен.
Говорил он оскорбительным тоном, но я подыгрывал ему, не зная, насколько он отрезвел и обрел ясность мысли.
— И вы не представитель закона?
— В известном смысле представитель. Но активная его защита в мои обязанности не входит. А в чем дело, полковник?
— Чисто личное, — ответил он резко. — Могу ли я узнать, почему вы находитесь в спальне моей жены?
— Я помог Падилье доставить вас домой из «Предгорий». Вы ничего не соображали.
— А-а! Благодарю вас. А теперь вы не откажете в любезности уехать?
— Когда освободится Тони Падилья. Мы приехали на вашей машине.
— А-а! Еще раз благодарю вас, мистер Гуннарсон.
Он утратил ко мне всякий интерес. Его глаза беспокойно шарили по стенам. Внезапно он душенадрывающе вскрикнул «Холли!», а потом со словами «нашел время нализаться!» прошел к туалетному столику и уставился на свое лицо. Видимо, ему не понравилось то, что он увидел, — под его кулаком зеркало разлетелось вдребезги.
— Прекратить! — рявкнул я своим сержантским голосом.
Он оглянулся и ответил с нежданной кротостью:
— Вы правы. Сейчас не время для детских выходок.
В дверь заглянул Падилья.
— Что тут еще?
— Ничего, — ответил Фергюсон. — Я просто разбил зеркало. Утром я куплю жене другое. Как насчет кофе, Тони?
— Закипает. А вы бы надели что-нибудь сухое, полковник. Еще воспаление легких схватите.
Падилья, видимо, питал к нему теплые чувства. В отличие от меня. Но я все-таки остался. Телефонный звонок и реакция на него Фергюсона меня заинтриговали. После звонка атмосфера стала тяжелой, заряженной электричеством.
Падилья подал кофе в гостиную — огромную комнату с окнами по двум стенам, отделанную тиковыми панелями с легким креном в корабельную романтику. Плеск прибоя внизу и то возникающий, то исчезающий луч маяка поддерживали иллюзию, будто мы расположились в судовой рубке.