— Он мне очень дорог.
— Может быть, ты так думаешь, но ты ошибаешься. Тратишь дни и недели напролет, спасая преступников от тюрьмы, где им самое место. Но когда я тебе говорю, что Биллу Гуннарсону-младшему нужна своя комната, ты отделываешься от меня пустыми обещаниями.
— Не пустыми! Я сказал, что мы подыщем дом побольше, и подыщем!
— Когда? Когда ты позаботишься о всех убийцах и всех грабителях? Когда Билл Гуннарсон-младший будет стариком с длинной седой бородой?
— Черт побери, Салли! Он же еще даже не родился.
— Как ты смеешь посылать меня к черту!
Она оглядела свою кухню, точно прощаясь с ней навсегда. Ее взгляд скользнул по моим волосам, стальным гребнем расчесав их. Она величественно повернулась и вышла. Стукнувшись бедром о косяк.
Я не знал, смеяться мне или плакать. Торопливо доел ужин, однако тщательно его разжевывая. Прекрасный предлог, чтобы поскрипеть зубами.
Десять минут спустя, приняв горячий душ, но без холодного, я забрался в кровать. Салли лежала лицом к стене. Я подсунул руку под мягкую складку у нее на талии. Она притворилась мертвой.
Я продвинул руку подальше. Кожа у нее была нежная, как сливки.
— Прости! Конечно, я должен был тебе позвонить. Но меня это дело прямо-таки засосало.
— Сразу понятно, что за дело, — ответила она через некоторое время. — Я очень беспокоилась. Прочла об убийстве в газете. И подумала, что для успокоения почитаю книгу, которую мне мама прислала, — о том, как быть счастливыми в браке. Ну, и одна глава меня очень расстроила.
— О вечных холостяках? Она хмыкнула.
— Но ты же не вечный холостяк, Билл? Тебе нравится быть женатым на мне и все прочее?
— И все прочее.
Она повернулась ко мне, но не совсем.
— Конечно, последнее время всего прочего было не очень.
— Я могу и подождать.
— И тебя это не угнетает? В книге говорится, что для мужчин это тяжелое время, потому что они страстные. Для тебя это тяжелое время?
— Это чудесное время! — Я провел ладонью по ее животу. Даже в темноте она вся светилась.
— Ой! — сказала она.
— Почему «ой»?
— Вот, потрогай.
Она передвинула мою ладонь, и я почувствовал, как он брыкается. Конечно, с тем же успехом могла родиться не он, а она, однако удары, которые ощущала моя ладонь, были явно мужскими.
Дыхание Салли стало спокойным и размеренным. Я повернулся на бок, намереваясь тоже уснуть. Зазвонил телефон, точно сигнал тревоги, включенный моим движением. Я одним прыжком очутился на полу и на цыпочках добрался до проклятой штуки, прежде чем она снова затрезвонила. Приглушенный голос произнес:
— Гуннарсон? Уильям Гуннарсон, защитник?
— Да. Я адвокат.
— И хотите им остаться?
— Не понял?
Но я прекрасно понял. В словах крылась опасность, оттененная мягкой угрозой в голосе. Тот, кто звонил Фергюсону, решил я, но полной уверенности у меня не было. Голос был смазанный, точно человек на том конце провода говорил сквозь маску.
— Ты же хочешь, жить, Гуннарсон, верно?
— Кто говорит?
— Доброжелатель. — Он хихикнул. — Так если хочешь жить, брось дело, которое ведешь. Все целиком.
— Идите к черту!
— Лучше подумай. Я слышал, у тебя есть жена, и я слышал, что она беременна. Ты ведь не хочешь, чтобы она неудачно шлепнулась или еще что-нибудь? А потому забудь про Холли Мэй и ее дружков. Усекли, мистер Гуннарсон?
Я промолчал. Гнев жег мне мозг, как кусок льда. Я бросил трубку на рычаг, тотчас пожалел об этом и снова схватил ее. Но в ней раздался только длинный гудок, голос идиотичной пустоты. Я опять положил трубку на рычаг, на сей раз осторожнее.
Но в спальне уже вспыхнул свет, и в дверях стояла Салли.
— Билл, кто это?
Я попытался вспомнить, что именно я сказал. Слишком много, чтобы сейчас сослаться на чей-то ошибочный звонок.
— Какой-то пьяный. Хочет с кем-то свести счеты.
— С тобой?
— Нет, не со мной. Со всем миром.
— Ты послал его к черту.
— И ты послала бы, если бы слышала, что он плел.
— Но он тебя расстроил, Уильям?
— Не люблю, когда меня будят психи.
— Что он сказал?
— Повторению не поддается. Чушь.
Она приняла мое объяснение, во всяком случае пока. Мы вернулись в постель, и Салли тут же снова уснула. А я долго лежал рядом с ней, стараясь дышать ровно и спокойно.
Мы прожили вместе почти три года, однако только сейчас я вполне осознал, как она мне дорога. Но моя решимость исполнить свой долг и довести дело до конца только укрепилась.