Подобной счастливой истории у Марго не получилось. Катерина не подруга, а Веня, выходит, не любовь.
Лиза и Рита еще долго чахли над пустой сковородкой, и чесали языками, и думали свои думки, а ночь незаметно накрыла город по самую телебашню, и Рита заторопилась к надоевшей Соне — якобы «держать руку на пульсе». Габе обещал забежать на позднее чаепитие, если ему удастся раздобыть денег для Риты. С какой стати было бы еще ждать Габе? Он, разумеется, ничего не раздобудет, но все равно придет и станет смотреть по ночному каналу какую-нибудь отрыжку кинематографа вроде канители про вампиров. Лиза догадывалась, что Рита спешит в постылое место скорее по привычке, чем по надобности. И — пусть. И даже пусть издевается над Елизаветиным порывом вымыть сковороду, дабы спасти ее от плесени («Ведь когда еще появимся…»). Пусть ерничает по поводу заразной «эстонской паранойи» беззаветно бороться с микробами… Чем бы дитя ни тешилось…
Поздно-поздно Елизавета громко щелкнула дверью, за что ей даже стыдно не стало. Ребенок все равно не проснулся, Наташа все равно не спала, Юниса все равно не было. А человеку с проблемой неловкие звуки простительны. Елизавета стукнула чайником о плиту, зашла в туалет, убедившись, что в унитазе плавали извечные макаронины… Был первый час ночи, прекрасное время для обдумывания злодейства, тем более что на кухне Наташа хранила ценные фамильные вещи. Быть может, их на время взять, выручить денежек, а потом якобы вернуть. Коварные мысли прервал звонок. Елизавета обожала поздние звонки: еще не поднятая трубка всегда сулила волнующую неожиданность, опасность, риск или просто приятную болтовню. Поздний звонок — это каскадерский трюк для обывателя… Но мембрана дребезжала привычным голосом Толика. Точнее, вопросом: «Лизка, что, правда, что ли сифон?» — «Нет, я пошутила, наверное…» — «Тогда у меня тоже…» — «Ну что ж, поздравляю… Нашего полку прибыло…» — «А у тебя тоже, что ли?» — с надеждой вопросил Толик. За это можно было и кипятком в морду плеснуть. Хотя по телефону и трудно. А Толик продолжал говорить. Спрашивать — и отвечать самому себе. «Влетел Венька… Кто ж его, беднягу, так подставил…» Менее всего Лиза склонялась проявлять сострадание к Вене. А также она не слишком стремилась выслушивать прозрения Толика о том, что всех заразила Катерина, что она «жадная бабешка» и «подстилка», и то, что Толик на нее никогда бы не польстился, ибо она не в его вкусе — слишком пухлая и дебелая. Одним словом, Толик с наслаждением удовлетворил сенсорный голод. Елизавета давно знала, что бездеятельные периоды изрядно портят Толеньку — он тянется к бутылке и к сплетням. И на всем свете не найдется более такой дуры, что будет выслушивать его ночной бред. Только бедная Лиза. Удивительно, что они до сих пор не сожительствуют — к несчастью, они на редкость подходили друг другу. И к счастью, эта тема была вовремя закрыта. Лиза считала, что близкая дружба еще не повод к садомазохизму. Она так и сказала об этом Анатолию. Ему пришлось согласиться; он признал — где-то за пивной бутылкой ляпнул, — что «Лизкиной эротике не достает немецкой порнухи». Лучше бы сказал проще, что Лизу он не хочет. Лиза бы не обиделась, у нее ведь тоже слюни от вожделения не текли.
— Толь, — вдруг решительно заявила Лиза. — Мужчину портят женские половые признаки. В частности — сплетни.
— Я не сплетничаю, — голос Толика неожиданно зачерствел, — я только хочу знать точно — болею я или нет. Сифилис — это не шуточки, Рита твоя — девочка ненадежная, и вообще вся ваша компания…
— Послушай, ты, пенек с глазами, я тебе не прорицательница Ванга и даже не венеролог, а также не сестра-хозяйка, я понятия не имею, болеешь ты или нет, — зашипела Лиза, — обратись к Габе, это он у нас занимается предсказаниями и даже пасьянсы раскладывает… Я лично тебя ничем не заражала, и даже тупость ты подхватил не от меня…
Елизавета Юрьевна с наслаждением бросила трубку и воззрилась на лик Владимирской Божьей Матери, висящий над телефоном. Канонически выпуклые страдальческие глаза советовали смириться. С кем поведешься — так тебе и надо. Оставалось лишь пожалеть о том, что, частенько бывая невыносимыми, друзья редко бывают богатыми.
Но это была явно греховная мыслишка, и Елизавета Юрьевна поспешила покаяться в ней Божьей Матери. Та без колебаний простила. Тут же перезвонил Толик и виновато забубнил. Они решили встретиться завтра в центре, так чтобы обоим ехать поровну, в шесть, конечно, часов. Толик вспомнил о золотой жиле. «Только учти — люди там приличные, круг не совсем наш, в общем, соблюдай субординацию… по сто пятьдесят накатим — и домой». Елизавета заверила, что даже не в очень приличных гостях она на белые рояли не какает, — и в конце тоннеля забрезжил мутный свет, ибо на завтрашнем приеме могли занять любую — по скромным Толиковым меркам — сумму.