Когда-то Михайла задумал было своими силами вымостить-починить зимник (чтоб был и летником) в сторону Нинеиной веси и дальше, на выселки, да воевода дед Корней на пару со старостой Аристархом вовремя отговорили юного сотника от этой дорогостоящей и пропащей затеи. И правильно отговорили: при почти полном господстве натурального хозяйства дороги как-то не очень-то и нужны были. Строго говоря, и в летний-то сезон прибыль от продажи алкоголя, пирогов, свечек и прочего исходила лишь от торговых караванов, ладей, идущих по пути «из варяг в греки» и обратно. Караваны, конечно, в сезон появлялись периодически, но не слишком-то и часто. Соседям же здесь, в Погорынье, ни пиво-бражка, ни пирожки были как-то не очень нужны – сами пекливарили. Правда, в голодное время меняли пирожки на свежую рыбу, кою ратнинцы нынче брали из милости: мол, рыбы-то мы можем и сами наловить, а вот вы где до конца лета-осени муку возьмете?
Прокатившийся по всем русской земле страшный голод последних трех лет ратницы пережили куда лучше соседей, всегда были с хлебом. Потому как применяли трехполье, сажали озимые… Все как советовал Михаил Лисовин. А ведь поначалу-то как артачились, особенно скот ради навоза разводить! Ничего, постепенно привыкали… Правда, далеко не все. Да и не все тут смердами-земледельцами были, большинство – воины, да не простые, а как бы сказали в Европе – риттеры, шевалье, дворяне! Ведь село Ратное носило такое название не зря.
Около ста лет назад, повелением князя Ярослава, прозванного за морем варягами Ярислейбом Скупым, а позднейшими историками – Мудрым, сюда, на границу бывших древлянских и дреговических земель, определили на жительство сотню княжеских воинов с семьями. С тех пор по первому призыву князя киевского, а позже туровского, все, способные носить оружие, жители Ратного нацепляли на себя кольчуги с шеломами и садились в седла. Село было богато и многолюдно, так как по жалованной княжеской грамоте не платило никаких податей, рассчитываясь с князем за землю и привилегии воинской службой. Да и землю эту никто не мерил, как, впрочем, лесные, рыбные, бортные и прочие угодья, которыми пользовались жители Ратного. Пользовались по праву сильного, поскольку отвоевали эти угодья с оружием в руках у местных, поощряемых на сопротивление языческими волхвами.
Эх, Златомир, Вячко… Проверив посты, Михаил все же не смог отвлечься от мрачных мыслей. Да и как отвлечешься-то? Коли самые верные да надежные люди вот так вот, глупо, погибли – не в сече, не от вражьей стрелы, не от лихоманки даже, а дома – от какого-то нелепого случая! Так бывает, да… Никто своей судьбы наверняка не знает, или, как говаривал варяг Рогволд Ладожанин, «никто не избегнет норн приговора». Норны у вярягов – слепые девы, плетущие нити человеческих судеб. Где-то сплетут, а где-то и оборвут ниточку… Вот и у Златомира оборвалась, у Вячко…
Уже подъезжая к Ратному, сотник вдруг увидел скопление народа у проруби, у «стиральных» мостков. Бабы обычно там полоскали белье, ну и чесали языками, чего уж – женсовет, по-другому не скажешь. Рядом была устроена наледь, горку для детишек залили еще на Рождество – кати себе на ледянке с кручи к реке, так, что дух захватывает! Не только детишки катались, а и кто постарше не брезговали, отнюдь! Обнимутся парень с девчонкой – и покатили.
Да что там такое-то? Зачем собрались, с чего гудят все, словно рассерженный улей?
Недоброе предчувствие кольнуло Мише в сердце острой холодной иглою! Слишком много нынче смертей… Неужто продолжилась эта черная полоса, череда мрака?
Продолжилась, да и не кончалась…
Михайла и до проруби-то доехать не успел… Рассказали! Наставница Матрена подхватила под уздцы коня…
– Беда, господине!
– Да что случилось-то?
Что – сотник уже представлял примерно…
– Дева младая… С корзиной, с бельем, шла… На ледянке поскользнулась – да прямо в прорубь! Там ведь стирали – лед… Видно, с ледянки-то поднялась, да и не удержалась.
– А что, золой-то не судьба посыпать? – отпустив поводья, раздраженно бросил сотник. – Самим-то не догадаться, нет? Все чужого приказа ждете – моего, Корней Агеича, Аристарха?