Небрежно поигрывая ключами от машины, Олав ответил:
— Ничего, мы ведь все были когда-то молодыми!
Я не понимал, и как только отец не замечает, что этот человек говорит все фальшивым тоном.
— Пойдем, пойдем, — велел мне отец. — Успеем еще остановить Мадиса, пока не поздно…
— Добрый вечер!
Пилле все же передала отцу, что я звонил! И они пришли вдвоем: директор с огромной связкой ключей в руке и Пилле в длинной юбке.
— Товарищ директор, знаете, эти мужчины — воры, один из них — муж уборщицы Реэт, и он выпил спирт, и они взяли граммофон в музыкальном классе! — пытался я выложить все на одном дыхании.
Директор покачал головой.
— Олав, я что-то ничего не понимаю…
— Мальчик просто не в себе, — принялся за свое отец, как бы извиняясь. — Эти люди просто помогают уборщице перевезти вещи…
— Ах так! — рассердился директор. — А вот на это у них нет сейчас никакого права!
Дверь школы открылась, и появился Март с узлами-пакетами в руках, а через мгновение в приоткрытой двери показалась и его жена с тем самым чемоданом, с которым она уже пыталась сегодня пуститься в путь. Уборщица Реэт произнесла тихо, еле слышно:
— Добрый вечер! — и затем не промолвила ни слова.
Похоже было, что у нее нет ни малейшей охоты садиться в машину: опустив чемодан на крылечко, она стояла, ссутулившись, глядя в землю, и немо слушала, как галдели остальные. И галдеж перед школой был сейчас громче, чем обычно! Прежде всего, сердитые крики директора (немногие знали, что спокойный, ясный голос нашего директора может сделаться буквально громоподобным, но мы убедились в этом однажды давным-давно, когда прогуляли всем классом), на которые отвечал грубый голос Марта:
— Со своей женой я могу делать что хочу! Рабовладельческий строй давно отменили! Если хочешь, можешь сам весь месяц убирать свою вшивую богадельню!
Время от времени Олав Второй кричал в открытое окно машины:
— Март, иди уже сюда! Март, ну что ты зря застрял!
А Пилле время от времени пыталась успокоить отца:
— Папа! Не нервничай! Папа, слышишь!
А когда на секунду возникала тишина, я уговаривал:
— Товарищ директор, они воры! Товарищ Сийль, у них в машине полно школьных вещей!
Весь этот шумный балаган на сумеречном школьном дворе, где пахло флоксами и туей, мог, пожалуй, напоминать оперу «Дочь полка», которую мы ездили смотреть в Таллинн, в знаменитый театр «Эстония»: каждый выкрикивал свои слова, а из этого получалась какая-то песенная неразбериха. Часть безмолвной публики — товарищ Теэсалу-старший — закурила сигарету, время от времени покачивала в изумлении головой, но, к счастью, больше уже не тащила меня домой.
— Согласно закону, работник обязан выполнять свои обязанности в течение двух недель после подачи заявления об уходе с работы! — гремел директор.
— Черт! Тот не мужик, кто закона боится! — громыхал Март и подталкивал уборщицу Реэт к машине. — Этим своим законом можешь подтереться!
— И покажите, что у вас там в машине! — наконец послушался меня директор. Он нагнулся и попытался заглянуть в окошко машины.
Но тут мой тезка высунулся из окошка:
— Машина — личная собственность, и обыскивать ее будете, когда предъявите ордер на обыск! Закон, кстати…
Уборщица Реэт уже сидела на заднем сиденье, держа чемодан на коленях. Я закричал:
— У них там стереограммофон и пишущая машинка, кажется, и еще…
И тут — ух ты! — к машине подошел мой отец, распахнул переднюю дверку и — щелк! — выдернул ключ зажигания, прежде чем кто-нибудь успел что-то промолвить. Я тайком взглянул на Пилле — у нее от изумления был открыт рот.
— А ну отдай ключ! — закричал Март, замахнулся. И…
Такой скорости действий я от своего отца ждать не мог! В одно мгновение отец поймал мускулистую руку Марта и каким-то удивительным приемом швырнул угрожавшего здоровилу — шлеп! — на дорогу.
— Здорово, папа! — крикнул я.
Но тут завопила Пилле:
— Ой, ой! У него нож! Ой, что будет!
Март уже поднялся на ноги, и, действительно, в руке у него что-то поблескивало — в темноте было не разобрать, что точно. Мне вдруг сделалось холодно: руки покрылись гусиной кожей и зубы тихонько заклацали. Директор подошел и стал рядом с отцом, но, к счастью, Март сразу успокоился, когда Олав сказал:
— Погоди, послушай!
Олав успел вылезти из машины и положил руку на плечо Марта, но, наверное, не так же «дружественно», как мне за дверью кухни. Олав сказал Марту еще что-то очень тихо, и тот стал покорным, словно услыхал какое-то волшебное слово.
— Может, пойдем теперь и потребуем этот ордер там, где положено? — спросил директор.
— Пожалуйста! — согласился Олав. — Но сперва пойдем и посмотрим, что у вас в школе так уж пропало? Если все лето по классам шляются мальчишки, то в любую минуту может пропасть что угодно!
До чего же хорошо, что в темноте нельзя было разглядеть мое лицо! Я почувствовал, как щеки у меня покраснели и стали горячими, а это могли бы принять за доказательство вины, кто бы поверил, что это от возмущения!
Войдя в школу, директор включил свет, и я заметил, что крутая коричневая деревянная лестница по-прежнему чиста до блеска, похоже, на ней не было ни пылинки, не говоря уже о следах ног, словно тут и не происходило этого великого передвижения народов — то я с собакой, то компания преступников…
— Прошу, прошу, проходите вперед! — велел директор жуликам.
— Вежливость прежде всего! — пытался отшутиться мой тезка.
Мы с Пилле шли позади всех. Пилле держала меня за руку. И девчоночьи устрашающие проделки вдруг перестали казаться мне самыми худшими: я почувствовал прилив силы и смелости, когда обидчивая одноклассница взяла меня за руку своими холодными пальцами. Но вдруг мне в мозг закралось сомнение: что если, сидя в каморке за залом, я все это себе лишь навоображал, а на самом деле все школьное имущество на своих местах, а мужчины просто забавлялись какой-то странной игрой? Подумав так, я приостановился на лестнице, и в тот же самый миг тезка-Олав произнес: «Хоп!» И… я вдруг оказался посреди кучи-малы, услышал долгий стон Пилле и антипедагогический вскрик директора: «Черрт!»
Конечно, все мы тут же вскочили на ноги, мгновенно переглянулись и бросились обратно вниз. Отец пожаловался:
— Этот негодяй вырвал у меня ключи!
А на дворе уже взревел заведенный мотор «Москвича», и, выскочив из школы, мы увидели лишь стоп-огни удаляющейся машины жуликов! Интересно, как далеко они смогут уехать на пустой резине? И хотя я понятия не имел, сильно ли это может повлиять на скорость машины, крикнул:
— Из правой передней шины я выпустил воздух!
Отец не успел на это еще и рта раскрыть, как к школе, визжа на повороте тормозами, примчались две машины. Значит, Мадис успел! Воровской «Москвич» остановился на обочине, одна машина — микроавтобус — промчалась мимо него, другая — «газик» — остановилась рядом с «Москвичом», и из нее выскочили три милиционера в форме. Мы не успели даже удивиться столь мощной подмоге, как микроавтобус — «скорая помощь» — остановился возле нас. Сидевшая рядом с водителем женщина-врач в белом халате выскочила из кабины и крикнула:
— Здравствуйте! Где пострадавшие?
Тут же появились двое мужчин в халатах и с носилками. Эти санитары, похоже, горели желанием положить какого-нибудь пострадавшего на свои носилки. Директор развел руками и сообщил:
— У нас нет пострадавших…
Отец закурил сигарету, видимо, чтобы успокоиться.
— Как же так? — обиделась докторша. — Нам сообщили, что в Майметсской школе кровопролитие. С человеческими жертвами.
14
Мы рассмеялись. Теперь это получилось очень дружно. У Пилле от смеха выступили слезы. Растерянная врачиха выглядела уж очень забавно… Директор потер пальцами подбородок и постарался принять серьезный вид.
— Нет у нас человеческих жертв, нету! — сожалел он.
— Пришлось пожертвовать только собакой, — добавил я, покосившись на отца, но он и бровью не повел.