Я подумала, что ничего писать не умею, пусть уж Тайми пишет, она ведь во всем первая. Но по дороге домой мне в голову сами собой пришли такие строчки:
Ах какая красота — летом эстонская лапта…По-моему, ни у одного писателя такого стихотворения не было. Тогда я подумала, что еще можно написать про эстонскую лапту. «И не только эстонская лапта… костер летом тоже красота…» Наверное, надо было бы написать «костер красив», но ведь это было бы явно не в рифму. Но ведь и шторм тоже не говорит, как написала Анна Хаава. «Мяч сказал: „И я, ребятки, работаю на спортплощадке!“» Дорога домой показалась мне ужасно коротенькой. Я еще успела придумать несколько куплетов про то, как мяч для лапты зимой посерел от огорчения, потому что ему скучно лежать в коробке. Дома я записала все и озаглавила: «Рассказ мяча для лапты». Прочла свое стихотворение вслух несколько раз, исправила пунктуацию и чувствовала себя удивительно хорошо. Я хотела прочесть свое сочинение и маме, но ее не было дома. На буфете стояла записка: «Тийна, съешь, что найдется в шкафу. Я ушла на шашечные соревнования, вернусь поздно. Мама».
Вот уж действительно — день неожиданностей: я написала стихотворение, мама отправилась на шашечные соревнования! Я-то знала, что в детстве мать была чемпионом детдома по шашкам и шахматам, в лучшие дни и мы с ней играли в шашки, но что маму пригласили куда-то на соревнования, это было для меня радостной новостью. А вдруг она выиграет у всех и снова станет чемпионкой? Я откусила от бутерброда, и тут у меня возникла хорошая идея: испеку-ка матери блинчики! В суете приготовления блинчиков я чуть было не позабыла выучить уроки. К счастью, надо было решить лишь две задачки по математике и сделать три упражнения по русскому языку. Я сходила в лес, насобирала там купальниц и поставила их в стакане рядом с тарелкой, на которой лежали блины. Теперь мама могла возвращаться!
И вдруг я вспомнила, что должна была сегодня пойти в гости к Малле Хейнсаар. Целый день я помнила об этом, но, увлекшись сочинением стихов, совершенно забыла. К тому же дома пахло блинами и было так уютно, что я не испытывала ни малейшей охоты тащиться вечером за три километра. «Ведь все равно переселяться туда не собираюсь», — говорила я себе, но на сердце было беспокойно. Однако они там меня ждут! До сих пор никто, кроме тети Альмы, меня к себе в гости не звал. Идти к тете Альме было просто: выходишь из своей комнаты и тут же входишь в соседнюю. Разве так ходят в гости? Я слыхала, что Тайми широко праздновала свой день рождения, но меня, единственную из нашего класса, она к себе не пригласила. Наверное, потому, что у меня ведь не было никакого подарка. Сейчас же меня ждет к себе взрослая и умная женщина, а я не иду… К тому же там, у Хейнсааров, мне, наверное, придется сказать, переселюсь я к ним или нет, а я не знала, как быть. Так и просомневалась до девяти вечера, когда мама вернулась.
— Ну как?
Мама улыбнулась как-то грустно и устало:
— Второе место! Видишь, дали диплом, коробку конфет и еще карманные шахматы.
Диплом был роскошный… На голубом фоне красные флажки, и красивым плакатным шрифтом было написано под флажками:
«ЛИНДА КИРКАЛЬ — II место по шашкам на турнире между совхозами „Карила“ и „Майметса“».
— Давай будем теперь есть блины! — обрадовалась я. — Чего ты огорчаешься — второе место, это же очень почетно. А кто был первым?
— Один мужчина из Майметса, — ответила мама.
— А я сегодня пятерку по математике получила! — сообщила я. — Да, и еще написала стихотворение, в школе велели!
Дала маме листок с «Рассказом мяча для лапты».
— Неужто стихотворение? — удивилась мама и стала читать.
Я все время следила за выражением ее лица: нравится или нет? Мама читала, читала и вдруг — заплакала. Но стихотворение вовсе но было грустным. Неужто мама сочла его слишком плохим и так сильно огорчилась?
— Очень хорошее стихотворение, — сказала мама тихо и закрыла глаза. Но слезы капали из-под ее закрытых век, и она отвернулась.
Я подошла и обняла ее.
— У тебя опять болят руки? Или ты так сильно хотела стать чемпионкой? В будущем году станешь, начнем сразу тренироваться.
Мамины плечи перестали вздрагивать.
Прошло еще несколько секунд, затем она сказала:
— Вся моя жизнь пошла прахом, понимаешь ты это? Мне двадцать восемь лет, а я в жизни ничего не видала, кроме злобы, жестокости и пьянства. Нигде я не бывала, кроме Таллинна и Риги…
— А я и в Риге не бывала!
— Ты… ты еще ребенок… Я ездила в Ригу ни экскурсию, после окончания техникума. До чего ж красивый город — огромный зоопарк, роскошные старинные дома, много зелени, скверов… и такие приветливые люди! Ты-то… у тебя еще все впереди. Только запомни, Тийна, людям нельзя доверять! Ни одному человеку нельзя доверять, иначе сразу попадешь в беду!
— Но ведь и хорошие люди тоже есть!
Мама махнула рукой.
— Конечно, Волли, и «Меэта из хлева», и Юссь, и еще другие — они, конечно, нехорошие, но, например, учительница Саар и… Малле Хейнсаар, они ведь хорошие, верно?
— И тебе я жизнь испортила! — сказала мама тихо.
— Ох, меня больше уже не очень дразнят, — утешала я маму. — И в табеле будут, кажется, все четверки, даже по физкультуре!
— И как только это все так пошло? Жуть! — Мама закрыла глаза руками. — Окончила техникум с отличием, могла поехать учиться в сельскохозяйственную академию в Тарту… Но у меня не было никогошеньки, кто бы хоть немножечко помог. Понимаешь, никто мне никогда в жизни не помогал, все одна, одна!
— Теперь я буду помогать!
Мама посмотрела на меня серьезно:
— Да, конечно. Чего я тебе об этом говорю, ты ведь еще ребенок. Ты-то ни в чем не виновата. И никого другого нам не надо. А теперь немедленно спать!
Мама как раз погасила свет, и тут в окно постучали.
— Линда! Линда! Открой, разговор есть.
Это был голос «Меэты из хлева»:
— Линда! Что ты чудишь! Тийна, мать дома?
— Молчи! — шепнула мама. — Пусть думают, что нас нет дома. Не хочу их видеть и слышать.
— Линда! — закричала Меэта еще громче. — Оглохла ты, что ли? Впусти меня, сейчас еще придут Юссь и Волли с товаром получше, попируем!
— Скажу ей, что ты не хочешь их видеть, — прошептала я маме.
— Молчи, не надо, — считала мама. — Завтра я сама скажу.
Затем послышался тяжелый топот, в окно забарабанили посильнее.
— Линда, что ты чудишь! — прокричал низкий мужской голос.
— Их, кажется, нет дома, — объяснила Меэта. — Дом будто вымер.
— Да куда им деться! — сказал сердитый мужской голос.
Они предприняли еще несколько попыток достучаться, затем послышались удаляющиеся от окна шаги.
— Действительно, куда нам деваться! — прошептала мама в темноте.
— Поедем в Ригу, — предложила я.
— Спи давай! — велела мама.
* * *В последний день учебного года меня поджидал сюрприз: стихотворение, которое я, стесняясь, отдала учителю физкультуры, появилось в «Сяде». О спортдне написали всего четверо, остальные ученики сказали, что не знали, о чем писать. Конечно, учитель удивился, что у меня не рассказ, как у трех других, но все-таки взял мою работу, сказав:
— Оно, конечно, можно и стихи сочинять. Правда, я не очень-то в них разбираюсь, покажу учительнице эстонского языка.
Учительница литературы долго изучала мои стихи, подозревая, что «Рассказ мяча» я откуда-то списала. Она никак не хотела поверить, что я сама все придумала, и спросила:
— Скажи, Тийна, какие книги вообще есть у вас дома?
— «Тимбу-Лимбу» и еще «Вышивание», «Сельскохозяйственный календарь 1981» и «Три мушкетера». И еще какие-то мамины.
Про «Трех мушкетеров» я соврала, это была библиотечная книга, но мне стало неловко, что у нас дома так мало книг.
— А чьи стихи ты читала? — спросила учительница.