До чего же мне было стыдно за свой поступок, я готов был на что угодно, лишь бы загладить вину…
На войне дедушка был санитаром, и до сих пор еще на чердаке его дома висел белый полушубок, который дедушка носил тогда, когда отвозил раненых на санях с поля боя в лазарет. Малышом я пробирался на чердак и искал в серовато-белом полушубке дырки от пуль, я тогда думал, что у каждого, кто был на войне, шинель или полушубок должны пахнуть порохом и быть пробитыми пулями. Дедушка смеялся: «Уж наша родная моль сделает постепенно то, что могла сделать фашистская пуля: чем больше времени пройдет, тем больше „пулевых отверстий“ ты, малыш, сможешь найти! Я-то был больше похож на античного героя Ахиллеса[14], мне вражеская пуля попала в ногу! Точнее, даже не пуля, а осколок снаряда. У нас как раз было затишье, я сидел на большой куче камней, была ранняя весна, солнце мягко грело, и меня клонило в сон. Вдруг я почувствовал что-то мерзкое рядом, будто какая-то змея вылезла из расщелины или будто в куче камней разлагается труп собаки или кошки. Испытывая отвращение, я едва успел сделать шага два в сторону, как раздалось: плиу-плау-кымм-баах! В первый миг я заметил только, что заложило уши, но тут же почувствовал острую боль в икре, словно ножом ударили… Камень, на котором я за миг до того сидел, разлетелся на кусочки, а осколок, разбивший камень, срикошетил мне в ногу. Так что — врач помоги себе сам!»
У дедушки не было законченного медицинского образования, диплом врача он не получил, ибо война прервала его учебу.
По должности он был фельдшер, но даже и тогда, когда дедушка уже был на пенсии, к нему за помощью и лекарствами люди со всей округи приходили охотнее, чем в городскую поликлинику. Дедушка помогал всем, как мог, хотя ему и доставалось за это частенько от бабушки, которая сердилась, мол, пенсионер не миллионер и не в состоянии снабжать весь мир лекарствами, людям следовало бы знать, где находится аптека!
«Ах, копейки! — Дедушка махал рукой и улыбался. — Народная поговорка гласит: отдай копейку, получишь рубль!»
На это бабушка всегда делала недовольное лицо и замечала:
«По-моему, поговорка совсем другая: „Кто не бережет копейку, у того и рубля не будет!“»
Дедушка не оставался в долгу с ответом:
«Ого! Неужто ты стала коллекционировать копейки? Погляди там, в кармане моего пальто должно быть несколько, возьми их и сходи в магазин, купи себе что-нибудь ценное!»
Дедушка любил шутки и подшучивал иногда над другими. Однажды, когда его приятель — ветеринар устроил подвох, дедушка долго думал, как же отплатить ему такой же ценой. Дело было в том, что ветеринар лечил дедушкиному Самми уши и выписал дедушке рецепт в ветеринарную аптеку. Дед не стал сам и читать рецепт — он и раньше покупал собакам лекарства для ушей. К счастью, в таллиннской ветеринарной аптеке был аптекарь с чувством юмора. Вместе с ним дедушка и посмеялся, потому что на рецепте было написано: «Луйк, Самми. Возраст 12 лет. Прикончить и передать шкуру заготконторе». Слишком черным юмор ветеринара все же не был — ниже все-таки стоял настоящий текст рецепта, так что и на сей раз дедушка смог вылечить уши своего старого друга и помощника на охоте. Однако некоторое время спустя ветеринар сам пришел к дедушке за помощью: у него кончилось лекарство от ревматизма, срочно потребовался рецепт. Дедушка и выписал рецепт. Лицо у него при этом было серьезное. Рецепт был по форме — на латинском языке и все такое, но в переводе на эстонский текст был примерно такой же, какой ветеринар написал на рецепте для Самми: «Прикончить и сдать шкуру заготконторе!» А ниже мелким шрифтом название лекарства против ревматизма.
Оба старых шутника часто сиживали, подначивая друг друга, у дедушки, ели маринованные грибы и пели под аккордеон старинные песни. Некоторые из них были очень смешными, например, такая:
Есть у меня свинья, а шерсти не дает, а я ей, бездельнице, жрать не дам.С дедушкой мне всегда было легко и весело, даже о серьезных и грустных вещах он умел говорить так, что ни одна забота не казалась больше неразрешимой.
Дедушка обещал нынешней осенью прийти к нам в класс и рассказать о том, как Эстонский национальный гвардейский корпус маршировал по освобожденному от фашистов Таллинну. Мы еще собирались с ним договориться летом поточнее. Но лето как-то незаметно прошло, дел у меня было столько, что съездить к дедушке с бабушкой я так и не успел… Чем больше я думал о дедушке, тем крепче я верил: явно произошла какая-то ошибка, дедушка сейчас жив и здоров, разучивает на аккордеоне новые мелодии и ждет меня к себе в гости. Бывают же ошибки при сообщениях. Даже с телеграммами случаются всякие истории. Дедушка сам мне несколько раз рассказывал о том, как он послал бабушке телеграмму, когда выиграл первое место среди аккордеонистов на смотре самодеятельности. Телеграмма была на латыни: «Вени, види, вици!» — «Пришел, увидел, победил!». Но пока телеграмма дошла до бабушки, какой-то доброхот успел исправить «описки» и по-эстонски получилось: «Вену ввели кадочку!» Бабушка долго ломала голову, что случилось с ее мужем в городе и что бы могли означать слова телеграммы. В конце концов она решила, что дедушке сделали переливание крови — наверное, он был в таком плохом состоянии, что потребовалось ввести целую кадочку донорской крови. Бабушка проплакала все глаза, пока дедушка не вернулся из Таллинна с аккордеоном, грамотой и призом — радиолой.
Я решил: будь что будет, завтра поеду к дедушке. С ним можно спокойно обсуждать всякие вещи, даже можно рассказать про эту заботу об ОПТ, не опасаясь неприятностей. Дома-то попробуй только заикнись о таких вещах — у отца при одном уже слове «школа» руки сами так и тянутся к ремню. Ну, высечь меня теперь ему не удалось бы, но неприятностей было бы полно: мать плакала бы, Майду кричал бы… На прошлой неделе, когда пропал мой бумажник и вся семья думала, что это отец его прибрал, дома произошел словно бы какой-то государственный переворот. Небось отец тоже наконец почувствовал, как плохо бывает тогда, когда тебя подозревают без причины и наказывают. С того дня он ни капли вина не выпил. Мать считала, что если из-за потери бумажника происходят такие изменения в жизни, то я мог бы в интересах мира в доме каждый месяц терять бумажник, но, конечно, чтобы в нем было не столько денег, как в тот раз…
Я тогда был просто в ярости: сто двадцать рублей и семьдесят шесть копеек, заработанные своими руками, вдруг пропали! Сперва я был уверен, что без отца тут не обошлось. Он, бывало, и трехсотрублевую получку умудрялся потратить за полдня, так что ему ничего не стоит пустить на ветер какие-то сто двадцать ре. Папс, правда, дал честное слово и даже сердито клялся, но мои подозрения только усилились, потому что он пообещал дать мне в день своей получки еще больше денег. Потом выяснилось, что Пилле нашла бумажник в школьном погребе, куда накануне она совершила «экспедицию» с этим новеньким. Я на девяносто процентов уверен, что этот Тынис то ли нашел мой бумажник, то ли просто украл. Но все же стопроцентной уверенности у меня нет, поэтому подозрения пока приходится держать при себе. Другое дело, если бы я действительно был видящим все насквозь следователем, таким, как Ральф, с которым дедушка дружил во время войны.
Одного человека подозревали в краже личных вещей у других солдат, но этот дедушкин друг спас его от несправедливого наказания. Все признаки вроде бы свидетельствовали, что тот человек виновен, но Ральф только по одному взгляду мужчины определил, что он невиновен. Также по глазам он узнал, кто настоящий вор, но обвинил его только тогда, когда собрал достаточно доказательств. Дедушка считал, что Ральф стал бы выдающимся следователем. Он и был перед войной студентом юридического факультета, и такого честного, точного и обладающего столь сильной интуицией человека дедушка больше ни разу не встречал. Но Ральф не дожил до конца войны — погиб здесь, на земле Эстонии… А дедушку ни пуля, ни снаряды больше не брали. Он и теперь сильнее и спокойнее, чем иной молодой человек!