Кайнене села на постели и закурила.
– Прости, – сказал Ричард и, когда она вместо ответа лишь передернула плечами, пожалел, что извинился. Она застегивала лифчик, а Ричард натягивал брюки, которые зря снимал, и в показной роскоши номера ему чудилось что-то зловещее. Он ждал от Кайнене хоть слова. – Встретимся завтра? – спросил он.
Кайнене выпустила дым через нос, проследила, как он тает в воздухе, и сказала:
– Вот досада.
– Встретимся завтра? – повторил Ричард.
– Я уезжаю с отцом в Порт-Харкорт, на переговоры с нефтепромышленниками. А вернусь в среду, во второй половине дня. Пообедаем вместе?
– Да, – выдохнул Ричард и потом, до того самого дня, когда Кайнене встретила его в холле гостиницы, боялся, что она передумает.
Они пообедали, глядя на пловцов в бассейне. На этот раз Кайнене была оживленнее обычного, больше курила, больше говорила. Рассказывала, с какими людьми вынуждена встречаться, работая с отцом, – все на одно лицо. «Новая нигерийская верхушка – сборище невежд: ничего не читают, едят непривычные и нелюбимые блюда в дорогих ливанских ресторанах и ведут светские беседы о своих новых машинах». Она смеялась, прикасалась к его руке, но в номер не позвала – то ли не хотела торопить события, то ли решила, что лучше им быть просто друзьями. А Ричард не находил в себе сил для решительных действий.
Лишь через несколько дней Кайнене спросила, не хочет ли он пойти в номер, и Ричард почувствовал себя дублером, который мечтает заменить основного актера, а когда мечта сбывается, робеет перед огнями рампы и понимает, что не готов выступать. Кайнене зашла первой, поманила его. Когда Ричард взялся за ее платье, чтобы снять, Кайнене мягко отстранила его, угадав, что за его поспешностью прячется страх. Она повесила платье на стул. Ричард так боялся вновь подвести ее, что эрекция наполнила его безумной радостью, и едва войдя в нее, он ощутил дрожь, которую уже не в силах был сдержать. Полежав с ней в обнимку, он отодвинулся. Он хотел сказать, что такое с ним случается впервые. В постели со Сьюзен у него все шло гладко, хоть и недоставало глубоких чувств.
– Прости меня, пожалуйста, – выдавил он.
Кайнене, пристально глядя на него, закурила.
– Не хочешь сегодня прийти к нам на ужин? Родители ждут гостей.
Ричард на миг опешил. Потом сказал: «Спасибо, с удовольствием». Он надеялся, что Кайнене пригласила его неспроста, начала воспринимать их отношения всерьез. Но когда он пришел в дом ее родителей в Икойи, Кайнене лишь коротко представила его и многозначительно замолчала: пусть, мол, родители и гости думают что хотят. Ее отец, оглядев Ричарда сверху вниз, спросил, чем тот занимается.
– Я писатель, – ответил Ричард.
– Писатель? Ну-ну.
Ричард тут же пожалел, что назвался писателем, и добавил, чтобы загладить свою оплошность:
– Меня поразили находки в Игбо-Укву. Бронзовое литье.
– Гм, – протянул господин Озобиа. – У кого-нибудь из ваших родных есть свое дело в Нигерии?
– Нет, к сожалению.
Господин Озобиа улыбнулся и отвел взгляд. Больше он за весь вечер не сказал Ричарду и двух слов, как и госпожа Озобиа: она всюду следовала за мужем, держалась как королева, а красота ее вблизи казалась еще неприступнее. Не такова была Оланна. Когда Кайнене представила ей Ричарда, она улыбнулась сдержанно, но в беседе с ним становилась все дружелюбнее, и Ричарду во взгляде ее почудилось сострадание, будто она догадывалась, какого труда ему стоит подбирать нужные слова. Ее сердечность подкупила Ричарда.
Странное дело, он даже почувствовал себя брошенным, когда Оланна села за стол далеко от него. Подали салат, и она заговорила с кем-то из гостей о политике. Как понял Ричард, речь шла о том, что Нигерия должна стать республикой, а не признавать главой государства королеву Елизавету, но слушал он невнимательно, пока Оланна не обратилась к нему:
– А вы согласны, Ричард?
Как будто его суждение имело вес.