Вот если бы изничтожить хозяйство сразу, чтоб никому не досталось. А? Оставить сколько-нито денег, чтоб Дарья век дожила, а остальное порешить. Помер, мол, Захар Федосеевич, и всему — аминь!
Отдуваясь паром, мерно постукивала машина. И Захару казалось, будто это сердце его бьется в груди, осыпанной удушливой мучной пылью.
Со стороны бора подъехала подвода, груженная увесистыми кулями. Пара добрых коней еле-еле тащила воз. Краснощекий, распалившийся от жары мужик выругал матерно тяжелую дорогу и, завидев Захара, направился к нему. Поздоровались.
— Записочку я тебе, Федосеич, привез, — проговорил мужик, доставая из кармана клочок серой оберточной бумаги.
— Какую такую записочку?
— Кабы знал… Не учен я грамоте. Вот возьми, Федосеич.
Захар внимательно рассмотрел бумагу, разгладил рукой на колене, снова сложил.
— Кто ж тебе дал ее? — поинтересовался он.
— Парень встречь попался под Сосновкой. Говорит, я Федосеичу знакомый.
— Ладно. Спасибо, что привез. Скажи весовщику: пусть без очереди от тебя примет. Без очереди. А ежели кто заерепенится — мне передашь.
— Благодарствую. Это мне большое способствие, как подрядился я съездить во Вспольск, до сенокоса обернуться.
— Иди! — Тучи на душе у Захара понемногу рассеивались. Услуга, оказанная мужику, наполнила сердце мельника гордостью. Не пожелай Захар Бобров — и томиться бы здесь помольщику сутки. А справному хозяину летнее время в копеечку влетает. Это уж известно.
Вот Захару и записки присылают, как которому из благородных или лавочнику Степану Перфильичу. А все потому, что жизнь так устроена. Такой у жизни закон: не человека — копейку почитают. Нынче, брат, умом да честностью никого не удивишь. Много их, умных, по белу свету в лаптях шляется, правды ищет. А то невдомек им, что правда — в капитале. Ее, будто кобылу на ярмарке, покупают: жилы щупают, в зубы смотрят. Не поглянется одна правда, можно сторговаться насчет другой. Были бы денежки!..
Гоготала конопатая баба на возу, обнимаясь с солдатом. Лениво пофыркивали кони. Куковала кукушка. И мельница, вздрагивая, выстукивала: тук-тук, тук-тук.
Захар поднялся, вытер засаленным рукавом рубашки вспотевший нос и пошел в машинное отделение. Надо было потолковать с механиком насчет чистки котла, чтоб, пока страда идет, управиться с ремонтом.
У мучного амбара увидел племянника, растянувшегося в тени. Перемазанный машинным маслом, черноглазый Иван был подстать черту. Он весело подмигнул Захару, блеснув зубами:
— Присаживайся, дядя. Ох, и печет! Дух захватывает. Сейчас бы водички испить ключевой.
— К дождю парит. Никак гроза случится. Дай-то бог, чтоб землю сбрызнуло, трава в рост кинется. Что Завгородние-то о покосе говорят?
— Нет им расчета поступаться.
— А энто, милок, не твое дело. Малой ишшо рассуждать. Малой.
— Вчера вечером Роману ихнему объездчики голову проломили.
— Ай-яй-яй! Проломили?
— Ага. Жалко парня.
— Теперь пиши: пропало. Не уйдут от Завгородних. Порешат подлецы объездчиков. Как есть, порешат.
— Знамо, так не оставят ни Яков, ни сам дядя Макар.
— Да ты не встревай в катавасию. Не встревай! — посоветовал Захар. — Ежели чего, с Завгородних и спрос будет. Ноне за убийство не милуют, отошли лихие времена.
Иван снял с головы рыжую от пыли фуражку с поломанным козырьком, помял ее в руках и отвел взгляд в сторону.
«Смирение напустил на себя, — подумал Захар. — Никак просить денег будет».
Терпеливо учил Захар племянника почитанию. Свои-то — свои, а поклониться лишний раз не худо. Не Ваньке чета — справные мужики картуз перед Захаром Федосеевичем ломают.
Туго давалась племяннику наука. Да дядя тож не дурак: по поклону и благодетельство оказывал. Сбил норов у Ваньки. Может, в душе и материт, а видимость показывает самую приятную. Ишь, как морду свернул на сторону! Будто пресвятая дева Иверская!
— Дядя!
— Чего? Забыл, как звать?
— Ты мне бы жалованье вперед выдал. Сапоги хочу хромовые купить.
— Ишь ты! Хромовые! Больше тебя живу и хромовых нету-ти. Ты бы лучше отцу с матерью какую копейку снес.
— Я не помимо отца. Спрос был, да и сам уж не парнишка, поди.
— Ладно, с Фомкой потолкую. Может, и выдам, — Захар вспомнил о записке, достал и подал ее Ивану. — Тут мне писульку мужик сосновский привез. Почитай-ка. Да не запачкай смотри.
Иван прочитал бумажку про себя и перевел удивленный взгляд на дядю.
— Чего уставился? — проговорил нетерпеливо Захар. — Читай.