Нет, антихристов не ублажишь. Драться с ними надо, зубы показывать, как лавочник Поминов. Он не лебезил перед кустарями, не рассовывал подачек и живет себе. Его ж и боятся бродяги!
«Ничего не прощу ни кустарям, ни кому другому, — решил, наконец, Захар. — Всех их доконаю!»
Поехал в Галчиху один, с голыми руками. Не побоялся. И прямо в волостную милицию, к Марышкину.
— На вас токмо и надежа. На вас, — раскланялся с порога кабинета. — Не спасете и пропадать нам! Терпеть нету-ти моченьки, ваше благородие. Вся кровь попорчена.
— Э-э-э… Собственно, по какому делу? — оторвался от бумаг начальник.
— На кустарей жалобиться пришел, ваше благородие. Я Захар Бобров, из Покровского. Значит, мельницу там содержу, которая паровая…
— Бобров? Любопытно. Это не тебя ли избил подследственный Гаврин?
— Меня. Как есть, меня. До сей поры в боку того… покалывает.
— Э-э-э… И что кустари? — Марышкин усадил мельника в роскошное кожаное кресло, в каком никогда не приходилось сидеть Боброву.
Захар открыл ему свои беды. Правда, кое-что не сказал. Ну, к примеру, того, что он подпалил гавринский стог, что заигрывал с Петрухой. За эти дела Марышкин не похвалит, особо за сношение с кустарями. Попросил поскорее выловить красных, а Фрола и Акима услать на каторгу.
— Э-э-э… Мы посмотрим. Полагаю, что бунтовщики будут пойманы, — Марышкин прошелся по кабинету, что-то обдумывая.
— Благодарствие вам большое, а мне уж надо-ть домой, — засобирался Захар.
— Ты где живешь в Покровском? — щелкнув портсигаром, спросил Марышкин.
— На Харьковской, угловой дом…
— Тэк… Видишь ли… э-э-э… у меня тоже будет к тебе маленькая просьба. В наших делах без поддержки населения не обойтись. Сам понимаешь. И что, если, положим, к тебе обратится один человек с запиской на мое имя? Ты смог бы немедленно, повторяю — немедленно, доставить эту записку в Галчиху? Мы всегда высоко ценим услуги, которые нам оказываются. И я обещаю в этом случае всяческое содействие твоим делам. Ну, как?
— Можно, ваше благородие. Можно. Эт не штука. Доставлю записку.
— А если придется ехать в Галчиху ночью?
— Ежели надо…
— Эта записка не должна попасть ни в чьи руки, кроме моих. Э-э-э… Понятно? И ты никогда и никому не назовешь человека, который вручит тебе ее. Даже под страхом смерти!
— Понимаю, ваше благородие, — к горлу Захара подступила тошнота. На носу выступила испарина.
— Э-э-э… Вот и все. И желаю успеха!
Поддержка начальника милиции окрылила Захара. Он снова почувствовал под ногами твердую почву. Едва добравшись до Покровского, принялся собирать долги.
Свирида Солодова дома не застал.
— Подрядился дров навозить матушке. Одна она теперь. Отец Василий-то с отрядом умелся, — сказала Пелагея.
Она встретила Боброва, как дорогого гостя. Усадила в передний угол, предложила выпить чаю.
— Недосуг чаевничать, — отказался Захар, недовольно пошмыгивая носом. — Ну, и жизнь ноне пошла! От себя отрываешь, даешь другим, а тебя же потом и костят. Слова в защиту не вымолвят.
— Кто ж это тебя обидел, благодетель ты наш?
— Да хоша бы и вы! — сплюнул Бобров. — Петруха-то за батраков мне шею перегрыз. Ты, дескать, обижаешь их, по семь шкур дерешь. А кого я обидел? Кого? Вас обидел?
— Что ты, что ты, Захар Федосеевич! Разве можно нам обижаться?
— И о вашей Любке разговор был. А уж я ли вам не угодил? — укорчиво сказал мельник. — Ить сотельную бумажку так себе выбросил.
— Да нешто мы не помним благодетельства?
— А коли помните, отчего не объяснили на сходе? Отчего не растолковали, кто такой Бобров? То-то и есть! Когда Бобров платит, деньгу на ветер кидает, он и хорош. А приспичило Боброву, пусть его, иродово семя, поедом едят. Так?
— Господи! Господи! — взмолилась Пелагея. — Нешто мы…
— Нешто да нешто!.. Знаем мы вас! Скажи своему, пущай сполна возвернет все, что дал тогда, — перебил ее Захар. — Деньги мне того… позарез требоваются.
— Нечем платить тебе, батюшка! — сложив руки на груди, пригорюнилась Пелагея.
— А не заплатите — силой заберут. Силой! И прощевайте на энтом!
Целый день не отступал от Касьяна Гущина. Требовал, чтобы взятую кустарями тысячу разложили на все село. Бобров не виноват, что мир допустил до грабежей. Мир пусть и отвечает.